Иван Коновалов - Сержант и капитан

Никита старался правильно сыграть праведный гнев. Внутренне ему было все равно, что ответит Балашофф. Просто Никите показалось, что некая театральность сейчас не помешает.

— Нет. Говорю вам честно, нет. Честное благородное слово. Нет у меня этих страниц. — Балашофф смотрел в лобовое стекло и как будто доказывал свою правоту не Никите, а стрелявшему недавно в него Петрухе. Он еще не отошел от шока.

— Тогда я не знаю, зачем нам продолжать с вами так и не начатое сотрудничество. У вас нет ничего, и вас интересуют поиски клада. А меня в данный момент интересует, кто предыдущей ночью пытался убить меня и убил двух человек. Этого вы тоже не знаете.

— Нет, и этого я не знаю, — развел бессильно руками Ба-лашофф.

Никите было искренне жаль Балашоффа. Он слишком много на себя взял, слишком много пообещал третьим людям, но, по сути, американец вне проблемы. Он завтра может уехать и забыть об этом всем.

— Вы знаете, я решил уехать, — вторя Никитиным мыслям, примирительно сказал Майкл Балашофф. — Ничего у меня не получилось, а может, и не существует никакого клада. На самом деле мне так страшно, что вам этого не понять.

— Где уж мне, — подтвердил Никита.

— Нет, я не то имею в виду. Понимаете, я хоть и русский, но воспитан в Америке и не могу мыслить такими простыми категориями, как вы, — смерть, убийство, разборка, подстава, угроза. Я мыслю, скорее, другими категориями — адвокат, кредитная карточка, банкротство, апелляция, и уж после этого всего — угроза. Здесь у вас между угрозой и ее исполнением — очень короткое расстояние. Я так не могу. Я бы хотел, но не могу. Там, дома, я думал, что смогу, но не получилось. Извините, что втянул вас во все это. Я умываю руки.

Никита подумал, что в этом, наверное, и есть американская сермяжная правда. И он не вправе винить за это Балашоффа. У каждого человека в жизни бывает момент, когда он пытается убедить себя, что он способен на большее, чем может на самом деле. Когда-нибудь и у Никиты настанет такой момент. На войне он видел трусость и храбрость пополам. Сам не трусил, но трусость и не осуждал. Осуждал ее только тогда, когда она была подлостью. Балашофф честно во всем признался, даже в том, что боится. Слабость есть слабость. Это не плохо, и не хорошо. Надо просто отпустить его. Если только он не играет в труса. Но даже если он играет, все равно пусть уходит.

— Давайте сделаем так. Вы звоните своим друзьям, они присылают сюда машину, забирают вас, укрывают в надежном месте, покупают билет на самолет, и вы с чувством выполненного долга улетаете домой к бизнесу, семье и американской демократии. Как вам такой план?

Балашофф набрал номер, прокашлялся и совершенно спокойным начальственным голосом приказал некоему Виталию перебросить его ребят из гостиницы к Белорусскому вокзалу, встать под часами и ждать, пока он подойдет.

Никита посмотрел на Балашоффа и одобряюще заметил:

— Вот видите, когда хотите, можете держать себя в руках.

Балашофф тяжело вздохнул и заметил, что некоторые советские и русские идиомы не понимает до сих пор. И добавил:

— Но пока за мной не приехали, хочу вам сказать еще кое-что. Вы дочитали дневник до конца?

Никита ответил утвердительно.

— Тогда вы уже знаете, что он обрывается на полуслове. А я знаю, со слов своего отца, все, что было потом, и в качестве жеста доброй воли хочу объяснить отсутствие фамилии Балашов в дневнике. — Балашофф уже успел забыть о своих злоключениях и снова выглядел, как преуспевающая акула с Уолл-Стрит.

— Ваш дедушка имел фамилию Бабков? — как бы невзначай вставил Никита.

Балашофф поперхнулся своей собственной самодовольностью.

— Как вы догадались?! Вы умный человек и достойный противник. Хорошо, что между нами разногласий так и не возникло. Да, Семен Бабков был моим дедушкой, и именно он пытался отнять у капитана Корнилова его находку, которая капитану Корнилову в общем-то не была нужна. Но это очень длинная история.

— Из того, что я прочитал, я понял одно: ваш дедушка был посмелее вас. Скажу честно, мне хочется знать, какова дальнейшая судьба капитана Корнилова. Этот человек многих стоит. Он не врал, когда вел свои записи. И кстати, вашего дедушку-предателя прочувствовал полностью, и даже в дневник занес.

Подъехал черный «шевроле».

— За вами пришли. — Никита указал на машину, — Я хочу знать всю историю от начала до конца. А вы, пожалуйста, решите, чем вы действительно можете мне помочь. Если не улетите домой.

— Я улечу, — заверил Балашофф.

— Идите. Вы сами не знаете, чего хотите. Не думал, что в Америке нерешительность в ходу.

Балашофф пожал Никите руку и потом вытянул ее вперед.

— Что?

— Мой пистолет.

— Ах, извините, забыл. — Никита не без удовольствия взвесил на руке отличный «Вальтер ПИК», редкое для Москвы оружие, и со вздохом сожаления вернул его американцу.

Балашофф вышел из машины и, качаясь, направился к «шевроле». Ему было трудно продвигаться сквозь автомобильный поток. Он еще не пришел в себя после Никитиного удара. Алексей и Петр тут же забрались в машину и повернулись к Никите, ожидая приказаний. Спать вторую ночь на стуле в своем кабинете у него уже не было сил. Ехать еще на одну явочную квартиру Сергея Борисовича тоже казалось не лучшей идеей. Не хотелось бы пережить второй такой налет в течение одних суток. Домой идти однозначно нельзя. Засады, может быть, там и нет, но наблюдение у подъезда точно выставлено. Наверное, сегодня весь день спортивного вида молодой человек сидел на лавочке рядом с Арсеньевичем и вел ничего не значащий разговор, густо пересыпанный наводящими вопросами. А Арсеньевич, старый чекист, простодушно водил его за нос. И упивался своей собственной значимостью. Он не предаст, потому что у него нет возможности предать, и потому что «игра в шпионов» — его любимая игра. Внутреннее «я» Арсеньевича не позволит ему ответить честно хотя бы на один вопрос. Нет, на философские вопросы он отвечает откровенно и очень охотно — рассуждает о политике, о президенте, о правительстве, о международной обстановке. Но стоит спросить у него: «Арсеньевич, а сколько комнат в твоей квартире?» — и на такой определенный вопрос последует очень неопределенный ответ: «Ну, это как считать. Если с кухней, то две, а если с ванной, то одна». На самом деле у него четырехкомнатная квартира, как и положено ветерану невидимого фронта.

Оруженосцы ждали решения. Никита сказал:

— Все, ребята, на ближайшие несколько часов антракт. Клоунаду продолжим с рассветом. Везите меня к Курскому вокзалу.

Никита выбрал Дашу. От Курского вокзала, где легко затеряться среди огромных толп, бегущих навстречу друг другу, до ее дома было примерно три квартала. Старая Басманная улица.