— А что? Как говорили марксисты-коммунисты: любой труд почетен.
— И бесплатен, — добавила Марина из палатки.
— Похоже, все проснулись, — заметил Костя.
— С вами поспишь, — проворчала Марина. — Орёте над ухом. Я вас давно уже слушаю.
— А подслушивать за старшими нехорошо, — заметил Петя. Он сосредоточенно собирал в мешок остатки ужина — одноразовые стаканчики, целлофановые пакетики, пустые банки.
Марина вышла наружу, расчесывая щеткой жесткие черные пушистые волосы.
— Было бы что подслушивать… — Кивнула на костер. — Костик, ты что, готовить собираешься? Я, например, есть не хочу.
— И я тоже, — подхватил Петя.
— Только чай, — сказал Костя, высыпая в кипяток заварку. — С сахаром. Можно с сухарями или сушками. У кого что?
— Сухарики у меня, — сообщила Марина, сладко потягиваясь.
— Сушки у меня, — сказал Петя, завязывая мешок с мусором. — Но сначала я окунусь.
Марина в красном купальнике — две узенькие полоски — загорала на своем надувном матрасе. Матрас, покачиваясь, плавал в нескольких шагах от берега, на мелководье. Марина расслабившись, дремала. На ее лицо и большие черные очки падала тень от длинного козырька белой бейсболки.
— Я пошел, — сказал Костя. В руке он держал маску и трубку. Мелкие волны, ласково журча, перетекали через черные ласты.
Петя, жмурясь от яркого солнца, приветственно поднял руку и тотчас уронил обратно. Он лежал на песке у воды кверху животом, раскинув руки и ноги, как лягушка на лабораторном столе. Ноги его омывали мелкие волны.
Марина подняла голову, спустила очки на кончик носа и заботливо сказала:
— Костик, далеко не заплывай. И долго не плавай. А то мы будем волноваться.
— Я не буду! — подал голос Петя. — Плавай, сколько хочешь. Можешь плыть хоть в Америку.
Костя ополоснул маску, натянул на лицо, приладил трубку и прогнусавил на прощание:
— Хрен тебе! Мне и тут неплохо.
Петя усмехнулся. Еще бы тебе тут плохо было! Море, солнце, девушка…
Костя сунул загубник в рот и попятился на глубину. Когда зашел по пояс, плюхнулся в воду, как тюлень, и заработал ногами, быстро удаляясь. За ним оставался пенный след, словно вместо ласт у него был катерный винт. Отплыв метров на сто, Костя нырнул — ласты взметнулись над водой и ушли в глубину.
Петя, щурясь, проводил друга взглядом, потом нехотя поднялся, поискал глазами торчащие из мокрого песка бутылочные горлышки с цветными крышками. Жара его разморила, а до пива было целых два шага. Петя дополз до пива на четвереньках. Возле бутылок присел на корточки, взял одну за горлышко и вдруг подумал, что если такой размякший выпьет пива, то непременно заснет и обгорит на солнцепеке. И тогда весь день пропадет, а, может, и весь отдых. Он посмотрел на море. Сначала надо бы освежиться, хотя после солнцепека вода покажется ледяной. Он поколебался, но не передумал. Взбаламучивая воду ногами, с отчаянным воплем пробежал несколько шагов вглубь и рухнул в прозрачную воду.
Задремавшая было Марина вздрогнула, резко приподнялась и чуть не свалилась с матраса. Петя тут же вынырнул, встал на дно (воды было чуть выше пояса), пофыркал, протер глаза.
— Петя! Что за идиотский вопль? — осведомилась Марина.
— Это для самоуспокоения. — Петя подплыл к матрасу. — Чтобы не так холодно было. — Он брызнул на Марину водой.
— Ну-у! Ты что! — возопила Марина, отмахиваясь. — Чем дурака валять, сплавал бы, посмотрел, где там Костя.
— Щас! Ты же знаешь, я на глубину не плаваю.
— Да? Как-то не обращала внимание.
— Еще бы! Все твое внимание приковано к великолепному Константину.
— Зануда… И плавать не умеешь. Сухопутная зануда.
— Почему? — оскорбился Петя. — В бассейне я от борта до борта дважды проплываю. Причем вдоль, а не поперек. Дважды, конечно, не рекорд мира, но на дальность тренироваться негде и незачем. А здесь не бассейн. Здесь глубина. В море, как только я понимаю, что подо мной глубина больше моего роста и уцепиться не за что, я тут же пытаюсь руками нащупать дно. — Петя осторожно лег на спину в воде. — Прямо рефлекс какой-то!
— И откуда же он у тебя?
Петя снова встал на ноги, провел по затылку ладонями, сгоняя с волос воду.
— Я в детстве дважды тонул… Но неудачно, как видишь. С тех пор и рефлекс. Я после второго раза лет шесть море вообще видеть не мог. Потом, правда, сменил гнев на милость… Кстати, вон трубка Костина торчит из воды. И к нам двигается.
Неподалеку вынырнул Костя, с шумом и плеском подплыл к Пете, выплюнул слюнявый загубник, поднял маску на лоб, несколько раз вздохнул всей грудью.
— А вот и наша подводная лодка, — сообщил Петя. — В док вернулась.
— Классное тут дно, — чуть задыхаясь, проговорил Костя. — Красивое. Прямо как в тропиках. Берег немного дальше резко обрывается — сразу метров на пять вниз.
— А рыбы много? — спросил Петя.
— Есть. И крупная.
— Наловил бы к ужину.
— Руками, что ли?
— Ножом. Или вилкой. Никто вилку не захватил?
— Придумаем что-нибудь, гарпун какой-нибудь, — пообещал Костя, снимая маску и ласты, и двинулся к берегу. — А щас я пива хочу. Ледяного!
— А я-то про пиво чуть не забыл, — заметил Петя. — Зафлиртовал тут с дамой… Маринка, ты будешь?
— Позже, — сказала Марина. — Все не выдуйте без меня! — Она сползла наконец с матраса и не спеша поплыла в море.
Когда бутылки были откупорены, Костя прилег на полотенце, а Петя присел на песок рядом.
— Насчет ножа… — проговорил Костя задумчиво. — Надо будет взять с собой.
Петя взглянул на него с недоумением.
— Ты серьезно решил за рыбой поохотиться? Не получится ведь.
— Да нет, не охотиться.
— Тогда зачем?
— На всякий случай.
— И что это за случай такой — всякий?
— Для защиты… может быть.
Петя как раз делал большой глоток пива и едва не поперхнулся.
— Чего-о? Защиты? Гигантского осьминога ты там обнаружил, что ли?
— Да была там одна рыбка…
— Загадками говорите, дяденька.
— Акулу я видел.
— Акулу!?
Костя кивнул и присосался к горлышку. Марина вдруг с силой замолотила по воде руками и ногами, направляясь к берегу, и встала во весь рост на мелководье.
— Петя! — сказала она испуганно. — Ты что это сказал? Или мне послышалось?
— Костя говорит — акулу видел, — нехотя откликнулся Петя.
Марина выскочила на берег, забыв о матрасе. С берега пристально оглядела морскую рябь.
— Шутите, негодяи! — сказала она, успокаиваясь.
Костя с громким чмоканьем оторвался от бутылки и серьезно сказал:
