Компания молодых, но достаточно потрепанных людей, забавлявшихся серсо, увидав девушку, загалдела:
— Долина Григорьевна! Долли! Мадемуазель Батьянова! К нам! Фея ридной Кубани! Казачка! Сюда! Сюда!
Кто-то запел:
Напрасно казачка его молодая
И утро и вечер на север глядит…
— А ну вас! — звонко крикнула девушка. — С вами скучища!
— Ах, так? Изменница! Запорожец в юбке! Держите ее! В плен!
— Жевжики лядащие! — рассмеялась девушка. — Да вам меня вовек не догнать!
— А вот посмотрим! — крикнул, бросаясь к ней, тощий, жердеобразный юноша.
— Поручик, не осрамись! — закричала вслед ему компания.
— Поручик не осрамится! Бегать умеет!
— Красные научили! Два раза от них «драпал»!
Девушка подпустила поручика на несколько шагов, нагнулась, схватила горсть мелкого, как пыль, песку и бросила ему в лицо. Пока поручик протирал глаза, она была уже далеко. Звонкий смех ее звучал где-то вдали, и громадным цветком мелькала в толпе ее вышитая рубаха.
Огибая кабинку, девушка с разбегу остановилась: мимо нее проходила группа крепких, мускулистых людей. Заметно было, что в среду пляжников-эмигрантов компания эта внесла переполох и растерянность. Многие поспешно одевались и уходили, словно их застал внезапный дождь. Это было понятно. Ведь мускулистые ребята были отдыхающими рабочими из соседней летней колонии рабочей организации.
— Андрей! — радостно вскрикнула вдруг девушка.
Шедший в группе рабочих молодой человек обернулся и, вытянув приветливо руки, быстро пошел к девушке. Энергичное лицо его выражало искреннюю радость.
— Долли! Вот неожиданность! — сказал он, беря ее за руки. Одно только пожатие его рук с ладонями, жесткими от каустической соды, сразу напоминало, что он металлист.
— Давай сядем! Я сегодня сделал не меньше десяти километров.
Долли, тоже не отдышавшаяся еще после бега, с удовольствием опустилась на мягкий песок. Грудь ее прерывисто поднималась от глубоких, жадных вздохов; глаза цвета спелой вишни блестели. Расплетшуюся во время бега тяжелую косу она перекинула через плечо и, купая пальцы в золотистых струях волос, вплетала в них голубую ленту.
— Фу, черт возьми! — с комическим ужасом воскликнул вдруг Андрей. — А ты, пожалуй, и впрямь «фея ридной Кубани», как прозвали тебя твои бомондистые знакомые! Уж очень ты красива. Не мешало бы даже чуть убавить. Белокурые волосы, карие глаза — картинка!
— Злючка! Завидно? Жаль, что ты вчера не был здесь. Папа тоже был на пляже. Он очень интересуется твоими посещениями вечерних лекций университета.
— Долли, — сказал серьезно Андрей, — я очень благодарен тебе за твое старание смягчить все удары по моему самолюбию. Но это ни к чему! Я ведь знаю, что твой отец не переносит меня, а потому и не интересуется он нисколько моими занятиями. Полковник Батьянов не может мне простить прошлого.
— А ты мне ни разу не рассказывал, Андрей, — проговорила девушка, — давно ли ты знаком с папой.
— До войны я и не подозревал об его существовании. Мы познакомились лишь в армии. Ведь ты знаешь, что он командовал нашей танковой бригадой.
Андрей замолчал. Пересыпая с ладони на ладонь песок, он глубоко задумался. Перед ним мелькнуло пережитое.
Давно это было! И вместе с тем так недавно. Хмурый Архангельск. На транспорты грузят «белый Сенегал» — русские дивизии, отправляющиеся во Францию. Затем море. Потушенные огни. Всего лишь несколько дней тому назад в этом районе германские подводные лодки устроили настоящий погром. Две недели ожидания ежеминутной смерти, взрыва мины под кормой или у носа. И вот Марсель. Цветы! Овации! Воздушные поцелуи женщин! И сразу же грязные окопы Шампани. Громовые разрывы «чемоданов». Жуткая «высота 801». Горы трупов. Затем 1917-й. И, наконец, ля Куртин, кровавый ля Куртин[1]!..
Долли дотронулась пальчиком до его лба.
— Я знаю, что здесь! Не надо думать об этом.
Андрей встряхнул головой, словно отгоняя тяжелую дрему.
— Да! — заговорил он. — Именно в ля Куртин и разошлись наши дороги, полковника Батьянова и капитана Араканцева. Я бежал, не желая попасть на алжирскую каторгу, долго скрывался, а потом стал зарабатывать хлеб собственными руками. Для меня это, как для бывшего электротехника, дело знакомое. А полковник Батьянов продолжал «класть живот» во славу Франции, был тяжело ранен, получил за это командорский крест Почетного легиона и отставку без пенсии.
— Я знаю это, — сказала Долли.
— Не все знаешь. Это было уже после Версальского мира, когда в Россию отправляли пресловутый «легион чести».[2] Твой отец — он, по-видимому, любил меня, — придя ко мне, сказал: «Капитан, вот случай загладить ваше позорное прошлое. Записывайтесь в «легион чести». Меня, к сожалению, не приняли, я инвалид. Но за меня пошел мой сын!» Я ответил, что у меня нет ни малейшего желания отправляться в добровольческую армию. Отвоевывать для господ помещиков их вишневые сады нет охоты. В Красную Армию — иное дело! Он ушел, и наши пути разошлись. А ты толкуешь об его интересе к моим вечерним университетским занятиям… Что ты читаешь, что это у тебя за книга?
— Это?.. Это?.. Ой, батюшки, да что же я такое взяла? — с удивлением воскликнула девушка, глядя на толстую книгу, лежавшую у нее на коленях. — Я хотела взять новый роман Харди, а схватила по ошибке это.
— Что это? — и Андрей взял книгу.
— Зоологический каталог фирмы Гагенбека!
— Ты что же, хочешь открыть зоосад?
— С ума сошел! — расхохоталась Долли. — Да это и не мой каталог. С ним таскается в последние дни Пфейфер.
— Пфейфер? — удивленно вскинул голову Араканцев. — Фридрих Пфейфер?
— Ты знаешь его? — удивилась, в свою очередь, Долли.
— Очень хорошо, — улыбнулся недобро Андрей. — Я целых три года проработал на его гамбургской фабрике. Да кто же не знает Пфейфера, второго Юлия Бармата? «Толстый Фридрих» — так прозвали его в Гамбурге, — вечно занятый, всегда кипящий, как щелок, промышленник, банкир и авантюрист. А разве он здесь?
Говоря это, Араканцев перелистывал гагенбековский каталог, с удовольствием рассматривая прекрасно исполненные цветные фотографии животных.
Мелькали отвратительный крокодил, полосатый житель джунглей тигр, грустный вологодский мишка, добродушный слон, пестрые, разноцветные попугаи.
— Да, он здесь, — ответила девушка, — он приехал к папе по делу.
— Ого! — удивленно поднял брови Араканцев. — Полковник Батьянов работает для черного интернационала? Я слышал, что Григорий Николаевич, выйдя в отставку, опять как инженер-механик начал работать в своей области, но чтобы он согласился на сотрудничество с Пфейфером — этого я не ожидал!
