— Садись.
— Ты стоишь.
Хамит был вынужден сесть. Сел и Акан, подтянув хромую ногу под себя.
— Ты никак не решишься задать мне главный вопрос, Хамит. Но я знаю, о чем он, и отвечу тебе. Да, десять лет тому назад у меня был барымтач Кудре. Он был удачлив, бесстрашен, силен и, угоняя;скот у моих соперников, тешил мое тщеславное сердце. Но это было давно. Тигр покинул клетку. Тигр охотится сам по себе. И, как всякий дикий зверь, в любую минуту может разорвать своего бывшего хозяина. Я ничем не могу тебе помочь, Хамит.
— Он пролил кровь, Акан. Он застрелил трех милиционеров. Он убил председателя Барлыкульского волисполкома.
— А милиционеры застрелили двух его джигитов.
— Он грабит, он жжет, он насилует.
— Для него нет слова «нельзя», и поэтому он сильный. Как тигр.
— Это тигр-людоед, и я убью его.
— Некоторые любят его, многие — ненавидят. Но он свой в степи. А ты делаешь гимнастику, и люди смеются. Ты не соблюдаешь обычаев, и люди не верят тебе.
— Он сильнее меня?
— Для него нет слова «нельзя».
— Он сильнее советской власти?
— Советская власть тоже чужая в степи. Унизит Кудре ее еще раз, и ей не устоять.
— Ты этого ждешь?
— Я жду лишь смерти, которая рядом. Просто я так думаю.
— И зря, — строго сказал Хамит и вновь поднялся. — Я убью его.
— Человек надеется, — ответил Акан и тоже встал.
Хамит схватил его за плечи и тряхнул слегка:
— Кто-то помогает ему! Кто-то прячет его!
— Прячется он сам.
— Но кто-то снабжает его патронами, кто-то носит ему пищу!
Акан спокойно освободился от его рук:
— Я не знаю ничего. Я могу только догадываться.
— Догадайся, старик!
Не песня жаворонка, а как похоже! То нежный голос домбры. На звук домбры шел усталый Хамит, ведя в поводу невеселого коня. Домбра пела в большой юрте, у ярко освещенного входа которой завистливо толпились мальчишки. Хамит привязал коня поблизости. В юрте умолкла домбра и раздался взрыв смеха.
— Что там? — спросил Хамит у ближайшего пацана.
— Вечеринка! В «мыршим» начали играть! — восторженно прокричал мальчонка.
— Ахмет здесь?
— Вон он! Рядом с девушками.
Хамит заглянул в юрту. Здоровенный парень лет двадцати рассказывал что-то веселое девушкам и смеялся сам.
— Позови его, — попросил Хамит мальчика и отошел во тьму.
Со света Ахмет ничего не видел. Он зажмурился, чтобы привыкнуть к темноте, и спросил у ночи:
— Кто меня звал?
— Я, — Хамит подошел поближе.
— Ты не знаком мне.
— Это неважно.
— Зачем я тебе?
— Сколько сейчас времени?
— Ты разыскал меня для того, чтобы спросить, который час?
— Да.
— У меня нет часов.
Коротко и страшно Хамит ударил парня подвздох. Выпучив глаза и раскрыв не могущий дышать рот, Ахмет кулем осел на землю. Хамит терпеливо ожидал, чтобы он пришел в себя. Когда парень начал дышать, Хамит снова спросил:
— Сколько сейчас времени?
— У меня нет часов, — с трудом повторил Ахмет, тяжело поднимаясь с земли. И вдруг стремительно отскочил в сторону, прокричал: — Зато есть вот это!
Пойманной рыбкой сверкнуло лезвие ножа. Присев, Ахмет на согнутых ногах стал обходить Хамита, выбирая позицию для атаки. Хамит следил за каждым его движением. Неотрывно глядя друг другу в глаза, они перемещались по кругу.
— Сколько сейчас времени? — издеваясь, еще раз полюбопытствовал Хамит.
Тогда Ахмет сделал выпад. Чуть отклонившись в сторону, Хамит перехватил руку с ножом, выкрутил ее и через себя кинул парня на землю. Раздался хруст вывернутого плечевого сустава. Ничего не сознавая, кроме дикой боли, Ахмет сидел на земле с противоестественно торчавшей рукой. Мужчина не может кричать от боли, и он стонал сквозь стиснутые зубы. Подняв и небрежно отшвырнув нож, Хамит подошел к парню и вытащил у него из-за пазухи часы. Это был массивный двухкрышечный серебряный хронометр. Хамит нажал кнопку, и одна из крышек отскочила. Тогда он зажег спичку и долго рассматривал надпись на ее внутренней стороне. Потом закрыл часы, отчетливо щелкнув.
В юрте снова запела домбра.
— «Бесстрашному красному бойцу Байсеиту Мукееву за проявленную отвагу в боях против колчаковских банд», — по памяти произнес Хамит только что прочитанную надпись. И добавил: — Он был председателем Барлыкульского волисполкома.
— Я ничего не знаю, — простонал Ахмет.
— Знаешь, — сказал Хамит, склонился к нему и со страшной силой дернул вывернутую руку. Парень взвыл, а рука стала на место. Ничего не поняв, Ахмет попытался согнуть руку в локте. Рука сгибалась. Тогда он поднял глаза на Хамита:
— Я ничего не скажу.
— Скажешь.
Утром конь Хамита осторожно ступал копытами по пыльной и широкой главной улице русского села. Квохтали куры, брела неизвестно куда старушка в белом платочке. Тишина, спокойствие, благодать.
Громко и требовательно постучал Хамит в богатые ворота. Высунулась в калитку простоволосая девка, осведомилась подозрительно:
— Вам чего?
— Мне Григорий Парфенович нужен.
— Некогда ему, занят он, — мрачно сообщила девка.
— Сейчас я им займусь, — пообещал Хамит и соскочил с коня.
Девка рассмотрела звезду на фуражке и пререкаться не стала, отодвинулась, освобождая вход.
Григорий Парфенович ел. Чистый, благообразный, в свежей белой рубахе враспояску, он сидел в просторной горнице и ел кашу.
— Что ты делаешь с продовольствием, которое тебе доставляет Ахмет? — от дверей спросил Хамит.
Григорий Парфенович аккуратно пристроил ложку на край миски, вытер полотенцем усы и ответил вопросом на вопрос:
— А что делает хозяин с человеком, который незванно врывается в его дом?
— У меня мало времени, хозяин. Очень прошу тебя ответить на мой вопрос, — Хамит снял с плеча карабин и передернул затвор — дослал патрон в патронник.
— Какой Ахмет? Какое продовольствие? — изумление Григория Парфеновича было величаво и искренне.
— Ты, наверное, плохо понял вопрос. Повторяю: что ты делаешь с продовольствием, которое по аулам скупает для тебя Ахмет?
— Я, гражданин хороший, спекуляцией не занимаюсь.
— У меня очень мало времени. Но все же я немножко подожду. А потом выстрелю.
— Не имеешь права.
— Я застрелю тебя как собаку, и кровь зальет эту красивую горницу! Ну!
Григорий Парфенович зачарованно глядел в черную дырку ствола. Потом суетливо встрепенулся, быстро заговорил:
