С раздражением глядя на биолога, Васильев думал: «Как может Антонова любить такого человека! Это же тряпка!»
— Я не хнычу, — произнес Симанский с чувством ущемленного достоинства. — Но это человек, которому я обязан всем, и я не могу хладнокровно…
— Выпейте воды! — прервал Попов и повернулся к нему спиной.
Вошел доктор Горанов — старый, опытный хирург с пятидесятилетней практикой. Попов пригласил его из другой больницы ассистировать при операции.
— Мне кажется, пора начинать, — тихо сказал он.
— Да, пора, — почтительно ответил Попов. Симанский снова приблизился к нему:
— Прошу вас разрешить мне присутствовать при операции. Вы же обещали!
— Хорошо, — согласился Попов и пошел к двери, но остановившись на пороге, предупредил — Только не хныкать!
В операционной стало еще светлее. Простыни на операционном столе блестели снежной белизной. Все были готовы. Наступила та торжественная тишина, которая обычно предшествует серьезным операциям, тишина напряженная и тревожная. Бывает, что человеческая жизнь повисает здесь на один миг на невидимом, очень тонком волоске, и этот миг кажется иногда дольше целой жизни…
Попов стоял у окна, погруженный в созерцание, и никто не смел тревожить его. Доктор Горанов, облокотившись на стул, протирал стекла своих очков. Доктор Калчев читал историю болезни, а Васильев и Антонова раскладывали инструменты. Позади всех стоял Симанский.
Бросая на Антонову тревожные взгляды, Васильев страстно хотел рассеять свои сомнения, но не решался нарушить тишину. Он говорил себе: «Какое значение имеют мои чувства по сравнению с тем, что мы должны сделать?»
Внесли больного. Попов обернулся.
— Начнем! — решительно произнес он и добавил — Принесите цезий!
Сестра вышла, но через несколько секунд вернулась и несколько удивленно сказала:
— Простите, но вы его взяли. Ампулы в коробке пусты.
Лицо Попова нервно передернулось.
— Что вы там говорите? Врачи переглянулись.
— Не взял ли цезий кто-нибудь из вас, товарищи? — беспокойно, словно предчувствуя что-то дурное, спросила сестра.
— Вероятно, вы не разглядели, — улыбнулся Калчев и сам отправился в соседнюю комнату.
Он пробыл там несколько дольше, чем сестра. Когда он вернулся, лицо его было бледно, как полотно.
— Цезия действительно нет! — испуганно объявил он.
Все в замешательстве молчали.
— Как же так? Он был там несколько минут назад! Мы с Васильевым рассматривали его! — гневно закричал Попов и быстро пошел в процедурную, чтобы принести и показать цезий.
Все отправились за ним. Около больного осталась только сестра.
Действительно, в процедурной все было на своих местах, как и в тот момент, когда Попов и Васильев рассматривали цезий. Стеклянные ампулы лежали на столе, но головки были отбиты, а проволочки исчезли. Свинцовая коробка осталась нетронутой.
— А сами они не могли распасться? — осторожно спросил Калчев.
— Как это распасться? Что за глупость? Кто-то взял их! — воскликнул Попов и, глядя на всех, сказал:
— Кто их взял? Наступило молчание.
— Доктор, что же будет? — со страхом спросил Симанский и взглянул на Васильева.
Молодой врач молчал, но лицо его странно изменилось. Он как будто пытался что-то понять.
— Больного верните в палату! — приказал Попов. Затем, обратившись ко всем, сказал: — Простите, товарищи, но вы должны остаться на своих местах. Никто не выйдет отсюда и не покинет больницу без специального разрешения. Все двери в отделении будут закрыты.
— Вы полагаете, что кража произошла сейчас? — спросил его доктор Горанов.
— Я убежден, что препарат еще находится в больнице, — громко ответил Попов, как будто желая испугать неизвестного ему вора.
— Ну и загадка, — пробормотал старый врач. — Столько лет работаю, но такая история случается со мной впервые.
Попов отправился в свой кабинет, и вскоре оттуда послышался его голос:
— Алло! Алло! Министерство внутренних дел! А в процедурной Симанский, ломая руки, повторял:
— Все кончено, все кончено! Так надеялись на цезий… Профессор умрет…
— Да будьте же мужчиной! — прервал биолога доктор Горанов, раздраженный его причитаниями.
— Но что же делать, доктор? — сказал Симанский, воздевая руки.
— Притворяться! — не глядя на него, многозначительно ответил Васильев.
4
В больницу прибыл полный, крепкий мужчина среднего роста в светлом плаще. Особенно примечательна была его голова, круглая, бритая, как у казаков, и лицо с выпуклыми скулами и ямочками на щеках. Даже когда он не улыбался, лицо его оставалось приветливым и веселым. Он был похож на слегка подвыпившего весельчака, только что покинувшего дружескую вечеринку.
Его сопровождал слабый на вид смуглый юноша, одетый по-летнему — в рубашке и коричневых парусиновых брюках.
— Отец, пропустишь меня? — остановившись у входа в больницу, спросил полный человек привратника.
— Нельзя! Приходите в приемный день от без четверти два до четырех, — ответил дядя Кочо, высокий старик с длинными, как у кузнечика, усами.
— Но доктор Попов пригласил нас в гости, — начал убеждать его полный человек.
— Доктор никогда не приглашает сюда гостей!
— Ну, а если у вас уже есть гости?
— Нет таких! Мы ни для кого не делали исключений, — категорически заявил дядя Кочо.
— Но сегодня вы сделали исключение для постороннего, — с улыбкой заметил незнакомец.
— Да, верно, но это же был… как его… ассистент профессора, которого мы лечим, — вспомнил дядя Кочо.
— И другого пустили.
— Нет, никого другого не пускали!
В этот момент на лестнице показался доктор Попов.
— Подполковник Аврониев! — представился незнакомец и показал удостоверение.
Его спутник стоял позади.
Главный хирург повел Аврониева в свой кабинет, а юноша незаметно обошел коридор и осторожно ознакомился с устройством дома.
— Скажите, до которого часа вам необходим цезий? — спросил Аврониев Попова, внимательно выслушав его объяснения.
— До трех часов утра. После этого за результат операции нельзя будет поручиться.
— До трех часов… — повторил Аврониев, зажег сигарету и откинулся в кресле. Казалось, он не столько думал, сколько просто смотрел на доктора, разглядывал его кабинет, обстановку.
— Значит, никто не входил в больницу и никто не выходил отсюда? — неожиданно спросил Аврониев.
— Да, — ответил Попов, глядя на него с любопытством и с некоторым пренебрежением. Этот человек явно не внушал ему доверия. Он представлял себе, что приедет энергичный начальник, прикажет оцепить здание, начнет все перетряхивать, поднимет шум и проявит амбицию. А перед ним сидел человек, которого, по-видимому, все это не особенно волновало и который, наверное, совершенно формально исполнял свой долг.
