— Не забывай, что Е Чэн-лун написал предсмертное письмо!
— Да, письмо написано рукою Е Чэн-луна. Но оно не окончено. Да и судя по выражениям, трудно предположить, чтобы это было предсмертное письмо. Если Е Чэн-лун решил покончить с собой, то почему он так писал? У него оставалась какая-то надежда, ведь в письме говорится о предстоящей встрече.
— А я и не обратил внимание на это! — хлопнув себя по лбу, сказал Чжан Нун.
Ли Цзянь достал сигареты, протянул пачку Чжан Нуну, закурил сам, затянулся несколько раз.
— По-моему, этот преступник очень хитро воспользовался этим обстоятельством.
— Значит, во время смерти Е Чэн-луна в его комнате находился кто-то еще.
— Именно! Вино и жареные бобы принесены тем человеком. После того как он отравил Е Чэн-луна, он, боясь, что мы обнаружим его, стирает следы пальцев на бутылке, уносит стакан, из которого пил сам, бумагу от жареных бобов и бросает их на дороге. Ясно, что он хочет представить все это, как самоубийство Е Чэн-луна.
Медленно шагая по комнате, Чжан Нун вдруг с сомнением сказал:
— Я не понимаю, какую цель преследовал убийца? Похищение чертежа номер четыреста семь?
— Возможно.
— Если это так, — продолжал развивать свою точку зрения Чжан Нун, — значит, этот тип, думая похитить чертеж, рассчитывал взять из кар мана убитого ключи от секретного отдела… — И, славно о чем-то вспомнив, добавил: — значит, этот человек должен быть среди нас…
— Я согласен с твоими выводами — это не только человек с завода, более того — он хороший знакомый Е Чэн-луна, который может вместе с ним выпивать и болтать о пустяках.
— Но, насколько мне известно, Лю Сюэ-вэнь не был в числе знакомых Е Чэн-луна и никаких отношений, кроме чисто служебных, у них не было.
— Поэтому мы должны внимательно изучить вопрос о Лю Сюэ-вэне и решить, причастен он к этому делу или нет.
— Если это не Лю Сюэ-вэнь, то каким образом его квитанция очутилась в комнате? Ведь, кроме начальника секретного отдела, туда никто не входил. Нет ли здесь противоречия?
— Есть, конечно. — Ли Цзянь потушил в пепельнице сигарету. — Но разве враг после хитрости с «самоубийством» Е Чэи-луна не мог придумать чего-нибудь другого?
В парке
В воскресенье выдалась особенно ясная погода. По уединенной аллее парка легким шагом шел молодой человек лет тридцати с завитыми волосами. Белки глаз у него были покрыты сетью красных жилок; беспрестанно поднося руку ко рту, он зевал. Большим усилием воли он старался придать лицу веселое выражение.
Хотя время было раннее, в парке было довольно много гуляющих, особенно пионеров, которые с красными флажками, переговариваясь и смеясь, направлялись на гору.
Впереди вокруг большого фонтана собралось много людей, в воздух били серебряные струи и с легким плеском падали обратно. Фонтан как-будто привлек внимание молодого человека, он обошел вокруг фонтана, но ничего особенного не обнаружил: все люди казались ему унылыми, к фонтану он тоже потерял интерес, принял равнодушный вид и, тихонько насвистывая, направился к горе. Бросая взгляды направо и налево, он заметил, что по одной из тропинок справа не торопясь идет старик. Небольшого роста, с тщательно причесанными седеющими волосами, он был одет в белую шелковую рубашку, светлые брюки европейского покроя, поддерживаемые подтяжками. С одного взгляда можно было определить, что это очень аккуратный человек. Он часто останавливался, прислушиваясь к пению птиц, белой тростью отстукивал ритм, и лицо его заливала всепонимающая улыбка. Завитой юноша и старик обменялись взглядом и продолжали медленно идти вперед.
Народу в парке становилось все больше и больше.
По каменным ступеням юноша поднялся на самый верх горы, облокотился на перила и смотрел вниз.
Затем он спустился с горы по другой тропинке, которая вела к небольшому каменному мосту; неподалеку он увидел старика. Тот сидел на скамейке, около него лежал пакет с арбузными семечками; грызя семечки, он листал медицинский журнал.
Завитой юноша оглянулся по сторонам, подошел и с чувством сказал:
— Учитель Фан, вы тоже забрели в парк?
Маленький старичок медленно поднял голову, взглянул на подошедшего и безразлично сказал:
— А, это ты! Садись.
Юноша почтительно поклонился и сел возле старика. Взяв несколько арбузных семечек и грызя их, он сказал тихонько:
— Хозяин велел передать вам привет.
— Желаю ему крепкого здоровья, — отвечал старичок.
— Он очень доволен вашими успехами, хочет ходатайствовать перед высшим начальством о награде для вас и о повышении вашего жалованья.
— Не в награде дело, — с равнодушным видом сказал старичок, — раз обо мне помнят — с меня и хватит. — И, неожиданно меняя разговор, спросил: — На дороге все благополучно?
— Можно считать, благополучно. — Юноша горько улыбнулся.
— Не беги так быстро! Осторожно, не упади! — донесся издалека женский голос.
Юноша и старик, словно по команде, повернули головы в ту сторону, откуда доносился голос. Переваливаясь из стороны в сторону, бежала девочка, которой, наверно, не было и трех лет, за ней спешила седая женщина. Юноша с одного взгляда узнал ее — это была Ян Да-ма!
— Проклятье! Какая нелегкая занесла в парк эту бабу! — тихонько выругался юноша. Улизнуть было некуда. Быстрым движением он выхватил из рук старика медицинский журнал, откинулся на спинку скамейки и попытался закрыть лицо журналом.
Лицо старичка, выражало полный покой; грызя семечки, он смотрел ва водную гладь.
Ян Да-ма, пробежав несколько шагов, обернулась, посмотрела на сидевших. В том из них, который старался закрыть лицо, она узнала Шн Сю-чжу, сына старика Ши, жившего в одном с ней доме. Этот шпион гоминьдановской жандармерии скрылся, когда шла борьба против контрреволюционных элементов. Теперь, вернувшись, какую подлость он задумал? Притворившись, что она его не заметила, женщина удалилась с девочкой.
Когда женщина отошла достаточно далеко, старичок спросил:
— Ты знаешь ее?
— Знаю. Она жила в одном дворе с отцом. Очень вредная баба.
— Тогда нам следует скорее расстаться! — старичок поднялся и веско добавил: — Завтра в десять часов утра будь у «третьего номера», получишь то, что надо.
…Через полчаса Ян Да-ма в сопровождении работника бюро общественной безопасности пришла к каменному мосту, но Ши Сю-чжу и старичок исчезли.
На зеленой скамейке лежал лишь кусок оберточной бумаги и кучка шелухи.
У границы
Дул свежий приятный ветерок. Здесь, на границе, была глубокая ночь. Молодой пограничник, находившийся в наряде, услышал подозрительный шум; он насторожился и стал внимательно вглядываться в заросли кустарника, метрах в пятидесяти справа. Вдруг он заметил, что один куст двигается. Прячась за кустами, используя неровности почвы, он стал пробираться к движущемуся предмету. Приблизившись к нему шагов на десять, он вскочил и крикнул:
