Она вновь трясла его за плечи, но на этот раз не для того, чтобы вытянуть из него что-то, а чтобы вложить.
— Пошли! Войдем в дом и посмотрим, не можем ли мы что-нибудь сделать. Мы должны пойти, это наш единственный шанс. Мы хотим поехать домой. Ты знаешь, что мы хотим поехать домой, мы боремся за наше счастье. Куин, мы боремся за нашу жизнь, и чтобы выиграть это сражение, у нас есть время только до шести часов утра.
Она едва услышала его ответ:
— Пошли, Брикки…
Ее рука бессознательно проскользнула под его локоть — и для того, чтобы придать ему храбрости, и для того, чтобы стать смелее самой. С очень странным, очень официальным видом входили они в дом — медленно, и упрямо, и очень храбро — туда, где была смерть.
(Продолжение следует)
Б. СЛУКИН, Е. КАРТАШЕВ
100 % ОБЪЕКТИВНОСТИ
Все началось с той субботы, когда мы Зиночкой не успели поссориться до конца рабочего дня и против обыкновения вышли из института вместе. Мы работаем в лаборатории кибернетики и занимались тогда моделированием механизма наследственности. Девушка пыталась скопировать молекулу ДНК — дезоксирибонуклеиновой кислоты, а я хотел выдумать что-нибудь пооригинальнее. Ведь нельзя слепо подражать природе! Не всегда в ней все совершенно. Вот тут-то мы и начинали ссориться. Потом, наговорив друг другу множество неприятных слов, уходили после работы по разным лестницам.
В тот раз почему-то обошлось без ссоры. Мы шли по бульвару. Была весна. Самая обыкновенная весна. Девчонки, сняв пальто, играли в классы, мальчишки испытывали новые рогатки, а свежевыкрашенные скамейки красили неосторожных влюбленных. Мы молчали и шли. Шли и молчали.
— Знаешь, — вдруг сказала она, — а мне нравится…
— Кто?!
— Нравится, как у тебя выходит схема.
— К черту схемы! Весна тебе нравится? Солнце тебе нравится? — Я чуть не закричал.
— А что? В общем нравится.
— А стихи? — с отчаянием спросил я.
— Ну, и стихи…
— Хочешь, я тебе прочту?
— Чьи? — Мои.
— Твои?! Ты пишешь стихи?
Я начал:
Ты ушла, и мы расстались.
И один остался я.
Мы с тобою не встречались.
Ты моя и не моя…
— Муть! — сказала Зиночка коротко. — Слюнтяйство!
Тогда я решил прочесть ей свои «программные»:
Миллиарды живых клеток
В птицах, что слетели с веток.
В них наследственность пока
Переносит ДНК.
Но природе тут сказал я:
«Потеснись-ка ты, каналья!
Заменю я ДНК
Киберсхемой Степчука!»
Степчук — это моя фамилия. Я вставил ее потому, что никак не мог подобрать рифму к «ДНК». Зиночка прямо вцепилась в мой рукав:
— Здорово! Физик и лирик. Молодец! Как из газеты.
«Как из газеты!» Мне представился развернутый газетный лист с колонками стихов, портретом и закорючками моего факсимиле. И она это увидит…
— Как ты думаешь, — осторожно спросил я ее, — а могли бы это напечатать в газете или, скажем, журнале?
— Наверняка! — безапелляционно заявила Зиночка. — О кибернетике поэты еще не писали.
…Как только ненасытный ящик проглотил мой конверт, я потерял покой.
Вы писали стихи? Да? А в газеты вы их посылали? Ах, нет. Тогда вы не представляете, как это мучительно — ждать! Каждый день вы лихорадочно раскрываете газету и медленно сворачиваете ее. Вас спрашивают: «Есть?» А вам до смерти надоело говорить «нет». И вы молчите. А через месяц приходит голубой пакет, в нем маленькая бумажка.
«Уважаемый товарищ Степчук!
Получили ваши стихи. В них чувствуется большая любовь к своей работе, желание открыть неизведанные глубины науки. К сожалению, стихи ваши напечатать не имеем возможности. Учитесь у старших товарищей поэтов. Присылайте ваши новые произведения. С лит. приветом».
Подпись неразборчива.
«Присылайте!» Иногда говорят: «работа закипела». У меня она забурлила. Даже выработался определенный цикл: неделю пишу, неделю рассылаю, неделю жду, а потом снова пишу.
Стихов не печатали, но письма из редакций приходили целыми пачками. Желая получить о моих стихах какое-то среднее мнение, я решил использовать законы математической статистики: раскладывал письма по кучкам в зависимости от содержания. Одни рецензенты советовали глубже вникать в жизнь, другие — учиться у классиков, третьи… А, что там третьи, когда попадались и такие:
«Тов. Степчук! Мне не приходилось заниматься кибернетикой, но я знаю много поэтов и хочу сказать прямо: из вас поэта не выйдет! С приветом».
В общем я еще раз убедился: сколько людей, столько и мнений. Как же получить среднее объективное мнение? И вдруг неожиданно для себя пришел к выводу: человек сшибается, не ошибается только машина. Да, да! Только машина может высказать самую объективную точку зрения, ведь она не имеет ни плохого, ни хорошего настроения. Все имена и авторитеты для машины — пустой звук. Никакая тетя Сима, никакой дядя Коля не в силах повлиять на решение, выработанное машиной-киберредактором. Или нет, лучше киберкритиком…
Вот было бы здорово! Я — стихи, машина — оценку; я их в редакцию — мне говорят: не подходит, слабо. Я оценку киберкритика на стол: вот, дескать, полная беспристрастность, сто процентов объективности!
Я взял за основу первую попавшуюся читающую машину. Нужно было, чтобы она прочла стихи и поставила им оценку. Например, по пятибалльной системе. Черт возьми, но как же их оценивать? Пришлось покопаться в теории литературы. Чего только я не узнал нового! Ямбы и хореи я помнил еще из школьных уроков. А амфибрахий, анапест, дактиль! Какие-то жуткие, ящероподобные слова!
Вскоре на переднем пульте машины появились две шкалы с ручками для регулировки размера и рифмы.
Первыми я решил испытать какие-нибудь стихи Пушкина. Например:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в штуку занемог…
И для сравнения знаменитый «Чижик», тот самый:
Чижик-пыжик, где ты был?..
Перепечатанные тексты я засунул в машину и уставился на мигающие лампочки. В машине что-то урчало и булькало. «Не понравился «Чижик», — подумал я. Бац! Из гнезда выскочил лист с оценками. Пушкин: рифма — 5,0; размер — 3,8; в среднем — 4,4, «Чижик»: рифма — 4,95; размер — 4,9; в среднем — 4,9,
