И так день за днем, с утра до вечера, с небольшими остановками для ремонта, не зная устали, плыву на север. За спиной уже километров триста пройденного пути; речка справа и слева приняла с десяток ручьев и речушек, стала быстрее и полноводнее. Пойменные ровные луга сменились лесистым крутояром, а направление моей водной магистрали остается все тем же — на север. И с каждым днем все навязчивей встает вопрос: куда же, наконец, я приплыву? Не придется ли опять строить землянку и в одиночестве жить в ней зиму? Нет, нет… Только бы не это.
Позавчера я сделал у костра из шерсти рысей и медведя несколько мушек к удочке и на рассвете поймал наплавом с полдесятка хариусов. Завтраком из свежей ухи отметил годовщину моих скитаний по тайге. А сегодня встретил такой плотный ход рыбы против течения, что можно грести ее в лодку руками, забрасывать веслом или просто палочкой с рогулькой. Кажется, что лодка плывет не по воде, а по спинкам рыб. Хариус идет на нерест, идет метать икру.
Чтобы не мешать рыбам, причаливаю к берегу, пытаюсь переждать ход. Но речка «кипит» до вечера, а потом всю ночь, и кажется, что рыбьему проходу не будет конца. Задержка не огорчила, а принесла радость. Массовый ход рыбы убедил, что речка впадает не в море, а в большую реку, иначе откуда бы появилось столько речного хариуса.
Многие рыбы, преодолевая нелегкий путь, погибли, и их несет вода назад, вверх серебристым брюшком. Иные, ударяясь о плывущие вниз колодины, гибнут на глазах. Я вырезываю длинный шест с сучком внизу, в виде крючка, вылавливаю проплывающие колодины и выбрасываю их на берег. Пусть рыба не знают помех на своем пути… И теперь мне ясно, почему в реках Сибири так много гиблой рыбы весной и почему с каждым годом ее все меньше плавает живой. По всем нашим рекам и речкам, так же как здесь, движется вверх на нерест рыба, а навстречу ей — миллионы бревен сплавного леса. Через гигантскую густую сеть из бревен в воде живьем ей не пробраться. Значит надо искать какой-то выход, чтобы не уменьшать поставку древесины и не губить рыб. И найти его надо побыстрее!
Всплески воды за кустом с той стороны речки выводят из раздумья. Гляжу в ту сторону. И что же?.. Михаил Топтыгин, не страшась холодной воды, барахтается в речке. Стоя на задних лапах, он передними шарит в воде и через несколько секунд трепыхающий хариус летит на песчаный берег. Куда шлепнулась рыба, Мишка не смотрит. Он спешит поймать другую, потом третью и после удачи хрюкает, как довольная находкой свинья.
Мне жалко рыбу, но хочется посмотреть, что будет дальше. Рыбы трепещут и прыгают на берегу, скатываются в воду, а Топтыгин все швыряет и швыряет. Наконец он решил, что хватит, и вышел из воды, Отряхнув с шубы воду, медведь шарит носом по песку, в кустиках травы, по рыбы нет нигде. Озадаченный зверь смотрит по сторонам. Увидев меня, он как-то съежился, шмыгнул носом, круто повернулся и в развалку побежал к тайге.
И не успел медведь скрыться в хвойняке, как к речке подошла лиса. Она обнюхала влажные следы Топтыгина, уселась у самой воды и стала выжидать. Рядом плывет вверх брюшком уснувшая рыбешка. Кумушка ловко, по-кошачьи, подхватила ее лапкой и бросила на берег. Вынув так еще две рыбки, она растянулась брюхом на теплом песке и, не спеша, начала уплетать улов. Покончив с добычей, лиса еще раз облизала косточки и не спеша, словно любуясь собою, пошла к опушке.
Утром ход хариуса прекратился, и я пустился в путь. Навстречу мне в догонку за косяком, шли зубастые щуки и красноперые таймени. Попытался убить шестом хищника- тайменя, но это не удалось, и я не стал терять больше времени, хотя очень хотелось добыть красавца на уху. Под вечер опять встретился косяк хариуса. Его, наверно, оторвали от вчерашнего щуки и таймени. Причаливаю к берегу — пусть пройдет косяк — и решаю здесь заночевать. На противоположном берегу у самой речки высится глинистый обрыв, поросший сверху сосняком, а внизу, у его подножья глубокий плес.
Вечером в плесе кто-то заплескался. «Медведь», — подумал я и осторожно пошел на всплески. Там кувыркалось, ныряло, всплывало и фыркало тонкое и длинное, не меньше метра, животное. Вот оно выбралось на берег с рыбой в зубах, волоча по земле брюхо и длинный хвост, отползло от воды и занялось добычей. На его темной гладкой шерсти красными блестками заиграла луна.
Обглодав спинку, зверь отбросил рыбешку перепончатыми, как у утки, лапками в траву и пополз опять к воде. На глади плеса показались еще две головы таких зверьков. Зверьки зафыркали друг на друга и сцепились в драке. Клубок из двух зверей то исчезал в воде, то опять всплывал на поверхность, и тогда плес оглашался свистом, а самка так и осталась сидеть у берега, не вмешиваясь в спорные дела соперников.
Я подошел поближе, чтобы разглядеть драчунов. Заметив меня, самка запищала и нырнула в воду, драчуны расцепились и тоже скрылись под водой. Прошло не меньше часа, но ни один зверь так и не всплыл подышать над плесом. Я догадался, что это были речные выдры. Выходы их нор скрыты где-то под водой, а норы идут вверх, наверное, до самой вершины обрыва. И теперь, когда я жду зверей над гладью плеса, они сидят где-нибудь в галереях высоко над водой и в отнорки, которые строят для вентиляции, наблюдают за непрошеным гостем.
Утром двадцать первого июня речка свернула вправо, на восток, а в половине дня ее приняла широкая и спокойная неизвестная река. Сердце тревожно забилось, а в мускулы из неведомых тайников нахлынули силы. Придерживаясь правого пологого заросшего сосняком берега, плыву по течению на веслах. Но течение здесь так медленно, что продвижение кажется незаметным, и я пробираюсь к середине, где река быстрее.
В фарватере мимо лодки плывет небольшая чурка. Дрожащими руками втаскиваю ее в лодку и… роняю на дно. С обоих концов чурки — свежий срез пилою.
— Люди!. Здесь близко люди!.. — кричу безумным криком, крепко прижимаю чурку к груди, целую ее шершавый мокрый срез, поглаживаю кору.
Лодку повернуло боком, потом поставило носом против течения, но я не замечаю. Смахиваю с глаз нахлынувшие слезы и от неожиданности сажусь на днище. Мираж?! Или действительность?!.. На меня движется серый силуэт парохода с черной трубой…
Уже слышу чмыханье машины и шум гребных колес, вдыхаю запах масла и мазута… Громадина движется прямо на меня и скоро придавит могучей грудью… Но я, забыв про все, без толку сижу в лодке, не отрывая глаз от парохода.
Два гудка заставили опомниться. Встаю на ноги, машу руками, шапкой, что-то кричу… А пароход, свернув немного влево, плывет своей дорогой, словно на реке, кроме него, больше ничего и никого нет. Вот его корпус уже проходит мимо берестянки, за ним огромной цепью тянутся сигаровидные плоты… Глаза затуманило слезами, и я не могу прочитать название судна. Лодка качнулась на вздыбленных пароходом волнах, и я падаю на днище, уронив весла. Хватаюсь за борта, пытаюсь подняться, но мешает качка и дрожь в руках. Наконец удается встать на колени, и я, как во сне, вижу рядом лодку и в ней двух человек.
