Эдун поспешил в приемную.
— Я не помешал? — застенчиво спросил принц, входя в кабинет редактора, в святая святых редакции, куда Эдун вежливо пропустил его первым.
Он склонил голову набок и оглядел неуютное крохотное помещение.
Лампа под плоским железным абажуром спускалась на длинном, почерневшем от пыли шнуре. Стол, заваленный гранками, оттисками газетных полос, прижатых старыми клише, был грубо сколочен из плохо оструганных досок, натертых воском. Два таких же стула под грудами бумаг у окна и один — пустой — у стола, да старый вентилятор на массивной высокой ножке — вот и все, что составляло обстановку кабинета редактора «Ляйта».
— Можно?
Дудасиме, не дожидаясь ответа, обошел стол редактора и уселся на его стул.
— Мы должны с вами расстаться, дорогой Эдун, — застенчиво сказал он и склонил голову набок.
…Эдун ушел. Одна из газет, писавших об этом, заявила, что «такие люди, как Эдун Огуде, являются гордостью Гвиании, символизируют все лучшее, все честное, что в ней осталось…»
Общественное мнение было возмущено, и Военное правительство, чтобы успокоить разгоравшиеся страсти, поспешило предложить известному журналисту высокий и хорошо оплачиваемый пост на государственном радио.
4
Принца Сэма Нванкво арестовали только к вечеру. Весь день агенты полиции рыскали по городу, пытаясь напасть на его след, а часов в девять секретарь Союза журналистов явился сам — с газетой в руках в канцелярию главы Военного правительства.
Несмотря на поздний час, генерал работал. Толстая кожаная папка с проектом новой конституции лежала на его столе, украшенная надписью «Совершенно секретно».
Генерал внимательно читал страницу за страницей, делая на полях пометки ровным, аккуратным почерком. Но пометок было не слишком много — Джеймс Аджайи, глава комиссии по выработке новой конституции, знал свое дело.
Когда дежурный офицер доложил, что доставлен арестованный Нванкво, Дунгас закрыл папку, убрал ее в стол и запер ящик.
Сэм вошел с широкой улыбкой на лице и поднял приветственно руку:
— Здравствуйте, ваше превосходительство! Рад видеть вас в добром здравии.
Они много раз встречались в высшем обществе Луиса, и Сэм вел себя так, будто явился на званый вечер. Генерал кашлянул и нахмурился, потом встал, оперся рукою о стол, грозно уставился на молодого оболтуса (так генерал окрестил про себя Сэма):
— Так что же все это значит, молодой человек? Сэм кивнул на газету, которую держал в руках.
— Я сам бы хотел узнать, почему полиция вдруг решила обвинить в этой шутке именно меня.
— Шутке? Да знаете ли вы, что по законам военного времени вас за это полагается расстрелять на месте! — Дунгас перевел дыхание. — В молодости я знал вашего отца и сохранил к нему глубочайшее уважение. Но если бы его величество король Охойе VII был жив, он приказал бы сварить вас живьем в пальмовом масле!
— Спасибо за заботы, ваше превосходительство!
Сэм галантно поклонился. Генерал не выдержал и добродушно улыбнулся: грозного разговора, которым он хотел припугнуть принца Нванкво, никак не получалось.
— Садитесь! — изо всех сил стараясь сохранить на лице строгое выражение, приказал Дунгас и уселся в свое кресло. Сэм отрицательно мотнул головой и остался на ногах. — Вы совершили тяжкое преступление, призвав к мятежу против военных властей. Вы понимаете, что вам грозит? — вздохнув, продолжал генерал.
— Меня привели сюда, чтобы вы мне это объяснили? Голос Сэма стал жестким, теперь уже он не дурачился. Генерал задумчиво покачал головой.
— Первый раз я замял ваше дело, принц Нванкво. Помните это дурацкое решение, которое вы навязали Союзу журналистов? Вы пытались остановить колесо государственной машины, вы действовали во вред Гвиании! И теперь… Вас будут судить, Сэм Нванкво. И поверьте, если бы это сделали не вы, а другой человек, его бы расстреляли без всякого суда.
— Да, человека из семьи Нванкво убрать не так-то просто, ваше превосходительство. Это не то что офицеры без роду, без племени, которых вы обманули и заперли в Кири-Кири. Почему же вы не судите их, генерал Дунгас?
— Вы слишком молоды, принц. И если вам удастся дожить до моих лет, вы поймете, что судьба страны куда важнее, чем слово старого генерала.
Дунгас встал, нажал кнопку звонка.
— Я позвал вас сюда в надежде, что вы поймете вред, нанесенный вами Гвиании. Нет, мне не нужны имена ваших сообщников, заблуждающихся и вводящих в заблуждение других. Но если в них столько же злобы, сколько в вас, разговора между нами не получится. Идите!
Дежурный офицер вытянулся на пороге кабинета.
— Арестованного в тюрьму Кири-Кири.
— Прощайте, ваше превосходительство!
Генерал сухо кивнул. Ему показалось, что на лице арестованного мелькнула довольная улыбка. И глава Военного правительства вдруг понял, что делает что-то не то, что нужно, что все идет не так…
Поколебавшись, он снял трубку внутреннего телефона.
— Разыщите Джеймса Аджайи и немедленно доставьте его ко мне, — услышал дежурный офицер твердый голос генерала.
5
На следующее утро на тщательно выстриженной лужайке во дворе тюрьмы Кири-Кири собрался весь журналистский Луис. На новеньких стульях, доставленных по этому случаю из здания парламента, расселась шумная газетная братия всех цветов и оттенков кожи. Радиокорреспонденты устроились в первом ряду» установив микрофоны прямо на небольшом столике, позади которого была высокая серая стена; часть ее украшали широкие белые полосы, идущие параллельно земле на разной высоте одна над другой.
У столика стояло два кресла, одно — позади, другое — сбоку.
Собравшиеся тихо разговаривали, с любопытством ожидая открытия пресс-конференции. Слух об аресте секретаря Союза журналистов уже пронесся по городу, и друзья Сэма предвкушали удовольствие от вида ненавистного ловкача Аджайи, который будет загнан в угол их ехидными вопросами.
Петр сидел рядом с Эдуном, мрачным и неразговорчивым.
— Они считают, что я помогал Сэму в этой авантюре, — сказал он Петру, кивнув в сторону пустого столика. — А пресс-конференцию решили провести в тюрьме, чтобы нас всех припугнуть.
Петр улыбнулся: эта мысль приходила и ему.
— Что же будет с Сэмом? — вслух подумал Петр. Эдун покачал головой.
— А ведь он решил жениться… Вечно его куда-нибудь заносит! — сказал он с горячью.
— Жениться?
Петр не поверил своим ушам.
— Сэм такой убежденный холостяк — и вдруг! Когда же свадьба?
— Должна была быть через две недели, — мрачно ответил Эдун. — Я — шафер, ты — почетный гость. В Луис уже съезжаются все Нванкво, которые только есть в Гвиании.
