Игра продолжалась… Счастье было изменчиво, и бумажные деньги, смятые и захватанные, переходили от одного игрока к другому.
В последнюю минуту, вконец проигравшись, Барбу Василе в упорной схватке с Мардаре Ионом выиграл изрядную сумму. Зато Бурлаку снова стал проигрывать. Кучка денег, лежавшая слева от него на столе, заметно уменьшилась. Время от времени он прикрывал ее ладонью, словно стараясь на ощупь определить, какой суммой денег он еще располагает. Он нервничал больше других игроков и курил папиросу за папиросой. Обычно каждый проигрывающий начинал нервничать. Единственный, кому удавалось сохранить присутствие духа, независимо от того, проигрывал он или выигрывал, был Барбу Василе.
По натуре своей замкнутый и нелюдимый, Барбу Василе обыкновенно был скуп на слова. Он говорил лишь в тех случаях, когда это было совершенно необходимо или когда представлялся удобный случай над кем-нибудь или над чем-нибудь поиздеваться. Язвительная насмешливость была второй существенной чертой его характера.
Зато когда в его руках оказывались карты, с ним происходило чудесное превращение. Он становился чрезвычайно общительным, лицо его прояснялось, глаза светились. Он непрерывно отпускал шутки, одну острей другой, поддразнивал своих партнеров, рассказывал анекдоты. Казалось, что поток слов, которым он оглушал своих противников, был для него ловким тактическим ходом в игре. Обычно его красноречие в конце концов выводило из себя остальных игроков, особенно тех, к кому фортуна поворачивалась спиной. Они нервничали, делали ошибки, выдавали себя и, оказываясь «при хорошей карте» теряли способность использовать самые выгодные шансы в игре.
Как правило, выигрывал Барбу Василе. Но даже если этого иногда не случалось — он всё-таки не оставался в проигрыше. Поэтому все были убеждены что играет он нечисто. Однако поймать его с поличным никому еще не удавалось, хотя за ним пристально следило несколько пар глаз.
И на этот раз он применил свою обычную тактику. Проигрывая, он всё время был в хорошем настроении. Выиграв же, равнодушно бросил на стол деньги и пригрозил, что теперь-то он «обчистит» всех. Его угроза оказалась не пустым звуком, потому что с этой минуты он начал беспрестанно выигрывать. Деньги от других игроков переходили к нему, непрерывно увеличивая лежащую перед ним груду.
— Видите, братишки? Говорил я вам, что разорю вас всех в конце концов. Что касается тебя, «старик», то я не успокоюсь, пока не сниму с тебя и кальсоны.
Бурлаку метнул взгляд человека, готового на убийство, и, бросив на стол две из пяти карт, поданных ему Мардаре, закурил новую папиросу.
— Эх, «старик», смотри — с табачным отравлением шутки плохи! — подсмеивался Барбу Василе.
— Да помолчи ты, трепло. Ты уже заморочил мне голову своей болтовней!
— А что я особенного сказал? Табачное отравление? Это еще пустяк. Боюсь, что к тебе подкрадывается грудная жаба. Уже если тебе так повезло, что ты избавился от передовой, ты хочешь покончить самоубийством, отравившись этой вонючей махоркой… Ей-богу, грешно!.. Из-за чего? Только из-за того, что я помогаю тебе избавиться от каких-то бумажек, которые ни на что здесь не годятся. Меня деньги совершенно не интересуют, и именно поэтому они просто прут ко мне. А к тебе они поворачиваются задом, потому что уж очень ты заришься на них. Так что напрасно ты посадил Улю возле себя, чтобы он тебе удачу приносил. Попроси-ка его, чтобы он отсел подальше, может это избавит тебя от невезения.
— Ты не беспокойся. Я сейчас спать пойду, — отозвался Уля, который и в самом деле намеревался лечь пораньше.
Он поднялся, держа в руках карту — бубновый туз. Повернув ее, он обратил вдруг внимание на ее обратную сторону. Вначале Уля даже не понял, что его так заинтересовало. На первый взгляд, рисунок казался совершенно обычным, таким же, как на любой другой карте. Однако он был и таким и не таким. И вдруг Уля припомнил, при каких обстоятельствах он видел точно такие же карты.
Это было еще во Франции. Он ехал ночным поездом в Париж. В одном купе с ним находились два гитлеровских фельдфебеля. Оба они были молоды, и заносчивость их была прямо пропорциональна молодости. Разговаривали гитлеровцы чересчур громко и после каждой фразы хохотали, нисколько не заботясь о том, что мешают спать остальным пассажирам.
Они играли в карты, держа на коленях чемодан, вынутый из багажной сетки. После полуночи, нагруженные чемоданами и тюками, немцы сошли на какой-то маленькой станции.
Утром, проснувшись, Уля увидел на скамейке карту, лежавшую кверху «рубашкой». Немцы в спешке — они играли до той— минуты, пока поезд не остановился на станции, — забыли ее. Взяв карту двумя пальцами, словно она была чем-то испачкана, Уля выбросил ее через открытое окно. На той карте был точно такой же рисунок, как и на картах, которыми играли шифровальщики.
«В конце концов это не имеет никакого значения», — сказал себе Уля, продолжая вертеть в руках бубновый туз. И в самом деле, у него не было причин придавать особое значение этому факту. Ведь страна была наводнена немецкими товарами. Не исключено, что гитлеровцы взамен пшеницы и нефти, награбленных в Румынии, экспортировали туда такой товар, как карты. И всё-таки…
— Чыг это такие потрепанные карты? — спросил он безразличным тоном.
— Барбу! — ответил Мардаре. — Как видишь, они его хорошо знают. Иначе чего бы он всё время выигрывал, как ты думаешь? Боюсь, что он их заколдовал.
— Кто знает, может быть? — иронически отозвался Барбу…
Бурлаку горячо поддержал товарища:
— Мардаре прав. Я понимаю, везет раз, два, пять раз, но ведь до сих пор ни разу не случалось, чтобы он тоже вытряхнул свои карманы. Это плохо пахнет.
— Эх, «старик», есть в тебе какая-то изюминка, что-то такое, против чего никто не может устоять, ей-богу! Если бы кто-нибудь другой посмел заявить, что я жульничаю, клянусь, я бы треснул его по тому священному месту, которое Иоанн намазал мирром при крещении. Но тебе я прощаю оскорбление. Впрочем, я уверен, что в тебе просто говорит досада. Если через пять минут ты начнешь выигрывать, ручаюсь, что станешь менее подозрительным. Чтобы доказать, что я на тебя не сержусь, обещаю одолжить тебе карты. Клади их на ночь под подушку, может они и тебя полюбят.
Бурлаку Александру не ответил, бросив на Барбу уничтожающий взгляд.
Уля вмешался в разговор:
— На всякий случай, чтобы ни у кого не возникало никаких подозрений, брось ты их к черту и достань себе другие.
— Найди нам другие, и мы воздвигнем тебе памятник! — ответил со своей обычной насмешливостью Барбу Василе. — Но пока ты достанешь, отдай бубновый туз, который ты совсем потрепал. Мне сдавать.
