— Так… выпьем наконец за встречу, — предложил Игорь Козьмич. — Или ты соблюдаешь… там, в своей пустыни?
Ремезов усмехнулся и кивнул на рюмку. Игорь Козьмич разлил. Ремезов поднял рюмку и, невольно защищаясь иронической улыбкой, посмотрел на однофамильца:
— По-моему, ты принимаешь меня за кого-го другого.
Игорь Козьмич ответил дружеской улыбкой, напоминавшей о том, что в детстве у обоих было много общих радостей.
— А ты — меня, — сказал он. — Так за встречу? И за то, чтобы у нас…
Он замер вдруг, сдвинув брови, пытаясь что-то вспомнить.
— Ну где же это? — вдруг спросил он. — Где мы с тобой были?
— Где? — удивился Ремезов. — На карантине сидели…
— Не то… — весь напрягся Игорь Козьмич. — Ну, деревня…
— Лемехово? — совсем оторопел Ремезов.
— Вот! — просиял Игорь Козьмич. — Да. Витя… Не спеши в начальники. Ранний склероз, как видишь. Так за встречу и чтобы у нас… черт, опять! — Он едва не расплескал рюмку.
— Лемехово, — с испугом, торопливо подсказал Ремезов.
Игорь Козьмич виновато улыбнулся и пожал плечами:
— Лемехово… Вот чтобы там… там кошки не дохли… в этом… — Он выпил и тут же резко налил еще.
Затрезвонил часто, без передышки, телефон. Игорь Козьмич одним глотком выпил и вскочил:
— Междугородний! — сказал он. — Это мои!
По жилам растеклось тепло, и Ремезов без мыслей погрузился в себя… Он не прислушивался к разговору в коридоре, однако скоро заметил, что голос Игоря Козьмича отрывист и напряжен. Потом стукнула трубка, стало тихо — и Ремезов насторожился. Так прошла минута-другая. Наконец Ремезов заставил себя подняться и выглянул в коридор.
Игорь Козьмич стоял, отрешенно глядя в зеркало, бледный, точно пришибленный внезапным известием.
— Пусти-ка меня, — буркнул он и, впихнув Ремезова в комнату, стал лихорадочно рыться в секретере.
Он шарил в бумагах, в папках, в коробках, распихивая их, разрушая канцелярский порядок.
Наконец он наткнулся на корочку пропуска.
— Прячет, мать честная! — злобно бросил он. — Сама не найдет…
Он раскрыл пропуск у самых глаз и сразу весь размяк, опустил плечи и глубоко вздохнул.
— Света… Ремезова Светлана Борисовна… Светка, Светик…? — механически проговорил он.
Он постоял неподвижно, потом, словно задумавшись о чем-то, спрятал пропуск у себя в пиджаке.
— Поехали! — вдруг выпалил он.
— Куда? — изумился Ремезов.
Внизу у подъезда стояла машина, опять черная «Волга». Ремезов подумал, что ее подали минуту назад, и опешил, увидев, что место водителя пусто. Но за руль сел Игорь Козьмич, и Ремезов догадался, что машина его, частная…
Во дворе дома бился холодный резкий ветер. Низко над домами на выпуклом книзу небе неслись плоские облака — слепяще-белые с краев и синие снизу.
— Куда мы? — спросил снова Ремезов.
— Подожди, — нервно бросил Игорь Козьмич. — Дорогу забуду.
«Он как в бреду, — подумал Ремезов. — Разобьемся…» Но сел в машину и, сразу согревшись, стал молча наблюдать: таким он Игоря Козьмича еще не видел.
Машина, вырвавшись из лабиринта улиц, понеслась по шоссе.
«Он забыл, как зовут жену, — вдруг дошло до Ремезова, и он весь похолодел и затаил дыхание, упершись взглядом в дорогу. — Теффлер и Изуцу! Мгновенное угасание условных рефлексов!.. Нет! Не может быть., По всем реакциям — ноль. Сразу все анализы врать не могут… У них же здесь мировой уровень… Нет такого симптома, чтобы имена забывать… Чушь… А если Игорь заражен, как же я…»
Ремезов судорожно сглотнул и бесцельно огляделся… Ветер посвистывал в щелях окон. «Что я помню?! Погоди, погоди… не паникуй…» С трудом отгоняя лезущую, липнущую к мыслям толпу уродцев с репродукции Босха, Ремезов перебрал в уме родные имена и названия. «Так… своих помню всех… Всех, да?» — Ремезов спохватился: оставил записную книжку в чемодане. — «Как проверить?.. К сестре бы съездить, а здесь что…» Он тряхнул головой, сообразив, что мучает мозги абсурдом.
Машина остановилась внезапно — на пустой дороге посреди леса.
— Все, дальше не помню, — сказал Игорь Козьмич каким-то разбитым, глухим голосом. — А ты помнишь?
— Что? — спросил Ремезов.
— Дорогу в деревню.
Игорь Козьмич включил дальний свет и долго с напряжением смотрел вперед. Лес впереди нависал над дорогой и вдали свертывался вместе с ней в черную воронку.
— Может, и помню, — признался Ремезов. — Но сейчас темно.
— Темно, — согласился Игорь Козьмич и повернулся к Ремезову. — А что еще помнишь? Как тетка Алевтина картошку копала, помнишь?
— Помню, — признался он.
— У тебя остались фотографии?
— Какие? — снова изумился Ремезов и вдруг догадался. — У сестры есть два альбома… Ага! Там и мы с тобой… в трусах… На той березе с веревкой. Помнишь?
— Березу? — с дрожью в голосе сказал Игорь Козьмич и снова перевел взгляд на дорогу. — Не помню…
— Как же ты березу не помнишь? — даже рассердился Ремезов, — Вместе же качались…
— Не помню… Как утром бреюсь, помню.
«Бред, — подумал Ремезов. — Или разыгрывает?.. А почему он обязательно должен помнить березу? Я тоже не все помню… Психоз… Нет. Чтобы у Игоря психоз… Чушь… Но березу не помнить!.. Что с ним такое?.. Сорвался… Доначальствовался… А с виду вроде крепок». И, глянув на Игоря Козьмича, Ремезов еще раз прикинул, не пора ли увозить его в казенный дом.
Ремезов представил, как санитары ведут размякшего Игоря Козьмича, — и ему стало стыдно, очень стыдно. Все это показалось ему позором и предательством… «Зря он пил», — подумал Ремезов и спросил однофамильца о самочувствии. Игорь Козьмич пожаловался на провалы в памяти, на «черноту в голове». — …Как будто кто-то по потолку ходит, — сказал он.
— Ты устал. Сорвался. Надо успокоить нервы, — докторским тоном произнес Ремезов. Игорь Козьмич помолчал в тишине и вдруг проговорил холодно, совершенно бесчувственно:
— Ты ничего не понял, главный эксперт…
— Чепуха, — уверенно ответил Ремезов, — Все анализы одновременно врать не могут… И потом, таких симптомов не бывает.
— Ты ничего не понял, — снова проговорил Игорь Козьмич механическим голосом. — Вируса нет в организме. Организм для него — только мембрана, через которую надо проникнуть в память…
— Ну, это уже мистика, — пожал плечами Ремезов.
— У памяти нет иммунитета, — словно не слыша его, вещал, как медиум, однофамилец. — Память — среда, в которой он размножается… Ты можешь представить себе рак памяти?
— Но это же… — пробормотал Ремезов, теряясь. — Память ведь тоже в клетках мозга. Не может же она быть где-то не в голове…
