– Конечно, придут. Многие регулярно осведомлялись о вашем состоянии, – сказал хирург. – Верно, сестра?
– Совершенно верно, доктор.
– Можете сообщить, что посещения разрешены.
Хирург и его свита собрались уходить.
– Доктор, – обратился к нему Дэвид, – я хочу взглянуть в зеркало.
Все в замешательстве смолкли. Уже несколько месяцев ему отказывали в этой просьбе.
– Черт возьми! – Дэвид рассердился. – Вы ведь не можете вечно оберегать меня.
Хирург знаком велел всем выйти. Когда палата опустела, он подошел к койке Дэвида.
– Хорошо, Дэвид, – мягко произнес он. – Мы найдем для вас зеркало, хотя здесь мы ими пользуемся не часто.
Впервые за много месяцев Дэвид осознал глубину его сочувствия и удивился. Человек, постоянно окруженный болью и травмами, сохранил способность сопереживать.
– Вы должны понять, что не всегда будете таким, как сейчас. Пока мы сумели только залечить ваши раны и заставить функционировать все органы. Никаких ограничений восприятия не будет, но не стану вас уверять, что вы прекрасны. Однако мы еще многое можем сделать. Например, уши можно реконструировать с помощью материала, который я сберег для этой цели. – Доктор указал на остаток стебля, все еще свисавший с руки Дэвида. – Многое можно сделать с носом, ртом и глазами. – Он молча прошелся по палате, посмотрел в окно на солнце, потом повернулся и подошел к Дэвиду. – Буду с вами откровенен. Мои возможности ограничены. Мышцы, определяющие мимику, крошечные мускулы вокруг глаз и губ, уничтожены. Их невозможно восстановить. Выгорели фолликулы всего волосяного покрова – ресниц, бровей, волос головы. Конечно, вы сможете носить парик, но...
Дэвид повернулся к тумбочке и достал из ящика свой бумажник. Раскрыл его и вынул фотографию. Тут самую, которую когда-то сделала Ханна: Дэвид и Дебра сидят на берегу пруда в оазисе Эйн Геди и улыбаются друг другу. Он протянул ее хирургу.
– Вот как вы выглядели, Дэвид? Я не знал. – На лице хирурга промелькнула тень сожаления.
– Можете сделать так, чтобы я выглядел по-прежнему?
Хирург еще некоторое время рассматривал фотографию, лицо молодого бога с копной темных волос и чистыми линиями профиля.
– Нет, – ответил он. – Даже приблизительно – нет.
– Это все, что я хотел знать. – Дэвид взял у него фотографию. – Вы говорите, что теперь я способен функционировать. Остановимся на этом.
– Вы не хотите дальнейшей пластики? Мы еще многое можем сделать...
– Доктор, я девять месяцев прожил под ножом. У меня во рту постоянный вкус антибиотиков и анестезии, в ноздрях вонь. Я хочу только избавиться от боли, хочу покоя и чистого воздуха.
– Хорошо, – с готовностью согласился хирург. – То, что мы сейчас делаем, не так уж важно. Вы сможете вернуться к нам в любое время. – Он направился к двери палаты. – Идемте. Я найду вам зеркало.
Оно обнаружилось в сестринской, за двойными дверями в конце коридора. В помещении было пусто, зеркало висело на стене над умывальником.
Хирург остался в дверях, прислонясь к косяку. Он закурил, наблюдая, как Дэвид впервые смотрит на свое отражение.
В синем больничном халате поверх пижамы, высокий и отлично сложенный. Широкие плечи, узкие бедра, прежнее гибкое прекрасное мужское тело.
Но голова, венчавшая это тело, словно была взята из кошмара. Дэвид громко ахнул, и отражение сочувственно раскрыло щель рта. Тонкого и безгубого, как у кобры, окруженного побелевшими рубцами и шрамами.
Помертвев Дэвид приблизился к зеркалу. Густая грива волос раньше скрывала его продолговатый череп. Он никогда не знал, что его голова выглядит так – но теперь волосы исчезли, осталась лысая морщинистая поверхность в утолщениях и рубцах.
Лицо сплошь состояло из кусочков, разделенных шрамами, кожа на скулах была туго натянута, что делало его немного похожим на азиата, глаза – круглые, с уродливыми веками – окружала припухшая плоть.
Нос – бесформенная шишка, совершенно не гармонирующая с лицом, уши – безобразные наросты, как будто случайно прикрепленные к голове.
Страшное, отталкивающее зрелище.
Ротовое отверстие снова спазматически дернулось и застыло.
– Я не могу улыбаться, – сказал Дэвид.
– Да, – согласился хирург. – Вы не можете контролировать выражение лица.
Это оказалось самым ужасным – не изуродованная искалеченная плоть, не многочисленные рубцы и шрамы – лишенная выражения маска. Застывшие черты казались мертвыми, чуждыми человеческому теплу и чувствам.
– Да! Но видели бы вы того парня! – негромко произнес Дэвид, и хирург невесело улыбнулся.
– Завтра мы наложим последние швы за ушами, я сниму стебель с вашей руки, и вас можно будет выписать. Возвращайтесь к нам, когда созреете.
Дэвид осторожно провел ладонью по морщинистому голому черепу.
– Сэкономлю целое состояние на парикмахерских и бритвенных лезвиях, – пошутил он, и хирург быстро отвернулся и ушел по коридору, оставив Дэвида привыкать к новой внешности.
Ему принесли дешевую, плохо подогнанную одежду – брюки, открытую рубашку, легкий пиджак, сандалии; он попросил какой-нибудь головной убор, любой, лишь бы прикрыть череп. Одна из сестер отыскала для него панаму, а потом сказала, что в офисе администрации больницы его ждет посетитель.
Это оказался майор военной полиции, худой седовласый человек с холодными серыми глазами и жестким суровым ртом. Он представился, не подавая руки, и раскрыл папку, лежавшую перед ним на столе.
– Мое начальство предложило мне принять у вас рапорт об увольнении из Военно-воздушных сил Израиля, – сообщил он, и Дэвид уставился на него. В долгие, лихорадочные, полные боли ночи мысль о полетах казалась ему раем.
– Не понимаю, – пробормотал он, потянулся за сигаретой, сломал первую спичку, зажег вторую и торопливо затянулся. – Вы хотите, чтобы я подал в отставку? А если я откажусь?
– Тогда придется отдать вас под трибунал за нарушение долга и отказ выполнить в боевых условиях приказ командира.
– Понятно. – Дэвид тяжело кивнул и снова затянулся. Дым щипал глаза. – Похоже, у меня нет выбора.
– Я подготовил все необходимые документы. Пожалуйста, подпишите здесь и здесь, а я распишусь как свидетель.
Дэвид склонился к бумагам и подписал. В тишине комнаты перо громко царапало по бумаге.
– Благодарю вас. – Майор собрал документы и убрал в папку. Он кивнул Дэвиду и направился к двери.
– Итак, я отверженный, – негромко сказал Дэвид, и майор остановился. Мгновение они смотрели друг на друга, потом выражение лица майора неуловимо изменилось, в холодных серых глазах вспыхнула ярость.
