Подогрев себя таким образом и убедившись, что обращение к третьему лицу, как бы к публике, оказалось неэффективным, Валентин Матвеевич изменил тактику.
— Вы неискренний человек. Все что-то крутите, хитрите. Хотели взглянуть на ключи, а теперь везете черт знает зачем, отнимаете уйму времени. Почему вчера не сказали прямо: поедем на дачу, нужно там что-то посмотреть? К чему эта комедия?
Прямое обращение требует ответа.
— Договариваясь с вами, я действительно думал только о ключах. Но со вчерашнего дня я не сидел сложа руки.
«Как и ты, впрочем», — едва не добавил я. Хорошо, что удержался. Зачем этому типу знать, что жалоба сработала, хотя и не совсем так, как ему хотелось бы.
Я впервые мысленно назвал его типом. Он нравится мне все меньше и меньше. Какая-то смесь эгоизма и трусливой наглости. Если так пойдет дальше, не поручусь… Стоп. Тревожный симптом. Кажется, я становлюсь необъективным. А он жует резинку и, видимо, раздумывает: что бы такое я мог узнать со вчерашнего дня?
Дорога свернула к морю. За дачным массивом Каспия пока не видно, но его близость уже ощущается. Неповторимый аромат побеждает запах бензина, нагретого металла и табака.
Машина поднимается на пригорок. Заборы, домишки, деревья проваливаются вниз, и глазам открывается бескрайняя водная гладь. Сейчас, в безветрие, она величаво-спокойна, дышит мерно и глубоко.
Я родился и вырос у моря. Беспомощным щенком барахтался в нем в детстве, соперничал с ним в юности, терпел поражения и одерживал победы и до сих пор так и не смог к нему привыкнуть. Каждая новая, даже мимолетная, встреча волнует меня, как безответно влюбленного мальчишку, и вызывает противоречивое чувство щемящей радости, будто вижу впервые и в последний раз.
Я услышал приглушенный смешок и вспомнил о своем спутнике, Он откинулся В угол сиденья и с ироническим любопытством поглядывал на меня.
— Что вас рассмешило? — поинтересовался я.
— Ничего особенного. Просто я подумал… Вы так странно смотрели на море… Наверное, пишете стихи втайне от своих милицейских коллег?
— Да, поэмы.
Тон у меня поневоле получился злым, хотя вопрос о стихах не мог задеть моего самолюбия. Стихов я никогда не писал. Стихи сочиняет наш замполит Фаиль Мухаметдинов и регулярно публикует их в горотдельской стенгазете. Меня обозлило другое: насмешка обывателя, подсмотревшего у своего ближнего какую-то непосредственную и потому предосудительную реакцию. Я давно заметил: обыватели — самые ревностные защитники внешних норм поведения. Больше всего их шокирует непосредственность. Помню, как несколько лет назад пожилая сотрудница паспортного стола иронически выговаривала мне: «Видела вас сегодня на улице. Инспектор уголовного розыска и ест мороженое…».
— Куда теперь?.. — опросил я.
— За пионерлагерем сверните налево и до конца дороги.
Проулок привел нас к месту назначения. Невысокий каменный заборчик закрывал участок И дом только с фасада, с остальных сторон — железные столбики, обтянутые проволокой.
— Этот замок обыкновенным гвоздем открыть можно, — сказал Валентин Матвеевич, распахивая калитку.
— В замке остались бы царапины, — сказал я.
— И вы сумеете их обнаружить?
— Если возникнет такая необходимость.
— Да, да, я читал. У милиции высокая техническая оснащенность. Задаю вопросы, как Простофиля Уотсон мудрому Холмсу.
— Действительно, совершенно никчемные вопросы. Мошенник открывал ключом, а не гвоздем.
— Ну это еще бабушка надвое сказала, что там могло кому померещиться.
— Конечно, — согласился я. — Покупателям могло даже показаться, что они входили в калитку, а на самом деле им приходилось лезть через забор.
Переговариваясь таким образом, мы прошли по узкой дорожке, обсаженной кустами легустры, к небольшому дому. Широкие окна веранды, свободные от обычной «решетки» деревянных переплетов, яркие, со вкусом подобранные цвета раскраски придавали домику воздушность.
Валентин щелкнул замком, и мы вошли внутрь. Сразу запахло алкоголем, как в бакинском дегустационном баре марочных вин. Впрочем, неудивительно. В батарее опорожненных бутылок, стоявших на полу веранды, на дне оставалось незначительное количество жидкости.
— Это те самые, что появились без вашего ведома? — спросил я, подняв одну из бутылок. Не первую попавшуюся, а ту, что меня заинтересовала чернильным штампом на этикетке.
— Это мои, — с вызовом ответил он. — Сухой закон как будто еще не принят.
— Правильно, но меня интересует не содержимое, а сама бутылка.
Моя постоянная готовность формально согласиться с любой его репликой, видно, очень раздражала Валентина, но я не испытывал по этому поводу угрызений совести. Он всеми силами пытается помешать мне обнаружить преступника, и потому пусть себе бесится. Его раздражение входило в мои планы. Я нарочно долго изучал бутылку, хотя сразу понял, как мне повезло.
Он опять не удержался от насмешливо-покровительственного тона:
— Думаете, преступник оставил вам отпечатки пальцев?
— Нет. Наша фабрика-кухня оставила свой штамп.
Я прочитал вслух:
— «Каспийский трест ресторанов и кафе, фабрика-кухня городского Дворца культуры».
Это была такая деталь, ради которой действительно стоило сюда тащиться. Нежданно-негаданно я получил веское основание для своих импровизаций, теперь уж они наверняка будут выглядеть убедительными. Валентин явно смешался, даже потянулся за бутылкой, потом неуверенно предположил:
— Возможно, ее и в самом деле привез этот…
— Айриянц, — подсказал я.
— Ну да.
— Но вы же сказали: это ваши?
— Ошибся. Не могу же я точно знать, какие мои, какие чужие… Запоминать их, что ли?
— Не удивляйтесь моей дотошности, эта бутылка со штампом кое-что уточняет, — объяснил я. — Водку можно купить в магазине, а купили в ресторане, верно? Рассуждаем дальше: на фабрике-кухне Дворца культуры продажа спиртных напитков «на вынос» практически исключается, там насчет этого очень строго, не то что в других ресторанах и забегаловках. Такую услугу могли оказать только хорошо знакомому человеку, который не подведет. Если бы ее купили вы…
— Я же сказал: не моя.
— Или кто-нибудь из ваших друзей, — как бы между прочим вставил я, но он опять решительно перебил:
— Нет, нет.
— Остается Айриянц.
— Наверняка он.
«Уже и наверняка, — подумал я, — лишь бы от дружка подозрения отвести. Посмотрим, как ты дальше запоешь».
— В том-то и дело, — продолжал я. — Отсюда вывод: Айриянц побывал в ресторане фабрики-кухни, и там его кто-то хорошо знает.
