— Освободите линию! Я вызываю Узловую!
Начальник разъезда покачал головой и растерянно положил трубку.
9
— Селезень! — испуганно проговорил Петька. — Мы прошли на красный!
Ну и артист! Ему бы в кино сниматься. У него даже губы вздрагивали.
— Брось, — сказал Олег. — Не маленький я… Не вчера родился. А как же автоблокировка?
— Что ты понимаешь?! — закричал Петька. — Автоблокировка! Все двигатели вкалывают сразу, шестнадцать тысяч лошадиных сил! Никакие тормоза не удержат!
Что-то странно он шутил. Лицо у него было белое, как нейлоновая рубашка Олега.
— Где же машинист?
— Кончился твой машинист! Сошел с ума, напился пьяный, улетел на Марс!
За окном промелькнули последние станционные строения. Дальше лежали пустынные, быстро темнеющие поля.
— Слушай! — сказал Олег. — Ты же в этом деле специалист… Останови!
Петька не ответил. Он глядел на Олега, но глаза у него были пустые. Просто неприятно было на него смотреть.
Олег отвернулся к окну и высунулся до отказа, пытаясь заглянуть в кабину первого тепловоза. Путь был прямой, и не было видно ничего, кроме черной поверхности корпуса локомотива.
Навстречу все быстрей валились серые телеграфные столбы. Сливаясь в сумерках, проскакивали огромные буквы выложенных вдоль откоса лозунгов.
«…МИРУ…»
«…СЛАВА…»
«…ЗА БЕЗОПАСНОСТЬ ДВИЖЕНИЯ!..»
Петька тяжело дышал в затылок. Его рука больно стиснула плечо.
Впереди показалась река. Полотно пути пошло вверх. Каменный откос сменился песчаной насыпью. Состав немного замедлил свой бег.
Петькина рука вдруг разжалась. Он метнулся к двери. Рывком распахнул ее.
— Петька! — крикнул Олег.
Щукин уже висел на последней ступеньке подножки.
— …а-а-ай! — тонко прокричал он и разжал руки.
Олег невольно отшатнулся. Темный клубок метнулся вперед и покатился по песчаной насыпи.
Когда Олег заставил себя поглядеть назад, Петьки уже не было видно.
Все произошло так быстро, что Олег даже не успел испугаться. Он только понимал, что, если Петька прыгнул с поезда на всем ходу, значит действительно случилось что-то невероятное.
Он крикнул: «Прыгай!..»
Олег осторожно ступил на подножку. В лицо ударил ветер. Вцепившись в поручни, стал медленно спускаться, неловко ощупывая ступеньки ногой. Одна, другая, третья… Нога опустилась в пустоту и тут же судорожно дернулась обратно.
Олег замер на последней ступеньке. Навстречу мчался сливающийся частокол шпал. Шпалы неслись все быстрей, и не было сил отвести от них взгляд. Кружилась голова. Он невольно зажмурился. Руки до боли вцепились в поручень.
Он не знал — прошло мгновение или минута. Оглушительный грохот заставил его раскрыть глаза.
Состав на сумасшедшей скорости мчался по решетчатой ферме моста. Внизу в пролетах темнела река.
Сцепка проскочила мост. Полотно дороги ушло в глубокий разрез. Прыгать здесь было невозможно.
Олег с трудом поднялся в кабину. Ноги не слушались. Он даже не смог сесть в кресло. Просто опустился на пол у задней стенки кабины. Крутые откосы дороги подступили к самым окнам. Стало совсем темно.
Ему еще никогда не было так жутко.
10
…Казалось, стоит раскрыть глаза, и наваждение исчезнет. Все встанет на свои места. Стихнут двигатели, заскрипят тормоза. Сцепка замедлит ход и остановится у разъезда.
Из передней кабины неторопливо вылезет машинист, оботрет руки паклей и крикнет: «Эй, рабочий класс! Как, порточки сухие?»
И я бы совсем не обиделся. Куда там! Да я бы просто расцеловал машиниста. Только вот Петька… Зачем он спрыгнул? Ведь тепловозы сейчас остановятся!..
Я открыл глаза. Темная стена леса стремительно проносилась за окном. Так же, как теперь.
Но тогда голый весенний лес показался мне жутким и безмолвным. В кабину не пробивалось ни огонька, ни лучика света. Только тревожно горели лампочки на приборном щите.
С новой силой подступил страх.
Невозможно было ждать, пока этот сумасшедший состав врежется в первое препятствие на пути или, сойдя на крутом повороте с рельсов, с грохотом пролетит под откос.
Я заставил себя встать. Кабину бросало из стороны в сторону. Меня стукнуло о какой-то выступ.
Казалось, вся кабина состоит из железных переборок, острых углов и стальных рычагов. Хлопала незакрытая дверь.
Я подошел к проему. Взглянул вниз. Тепловозы шли без огней. Полотно дороги было едва различимо в темноте.
Снова нащупал ногой ступеньку.
И вдруг отчетливо увидел, будто со стороны, как мое тело падает на рельсы. Рывок вбрасывает его внутрь. Колеса последней секции…
Я отпрянул назад и захлопнул дверь.
Отец говорил мне: в трудную минуту просчитай в уме до десяти, потом принимай решение.
Я просчитал до двадцати пяти. Вслух…
11
Прыгать можно только из самой последней кабины. Все-таки есть хоть какой-то шанс уцелеть. Надо пробраться в последнюю секцию.
Олег открыл дверцу в задней стенке кабины. Она вела в узкий проход. Рядом оглушительно стучал дизель. Удушливо пахло нефтью.
Олег осторожно полез вперед. Тепловоз раскачивало. Наконец, больно ударившись коленом, уперся в стенку. Пошарив, нашел ручку. Приоткрылась дверь.
Он жадно глотнул холодный вечерний воздух.
В последнюю секцию вел переход — такой же, как в обычной электричке.
Теперь Олег уже уверенней прошел по узкому проходу машинного отделения. Открыв дверь, оказался в кабине.
Здесь так же горели лампочки на контрольном щите, но было чуть светлее. За широким полукруглым стеклом убегала назад дорога. Каждое мгновение уносило его от дома.
Там, в комнате с атлантами, на камине осталось недописанное письмо отцу:
«Папа, ты, может быть, не вполне еще понимаешь, но я…»
Он должен обязательно дописать это письмо, объяснить отцу, почему бросил школу. Объяснить спокойно, как взрослый человек.
Вот напрасно мама тогда не поехала, осталась с ним здесь. Он так просил ее поехать, чуть не плакал, но она осталась. Боялась ехать в Африку. И чего боялась! Заболеть и здесь можно…
И тут вдруг Олег понял, что она боялась не за себя. Раньше почему-то это не приходило ему в голову. Она совсем не боялась за себя! И сердце здесь ни при чем. Она поехала бы за отцом куда угодно, в самое страшное место, не то что в Африку. Ей так трудно было остаться одной. Он же видел, как она переживала…
Она боялась за него, Олега! Боялась, что он заболеет. А главное, что не сможет там учиться… Из-за него!
