— Не будь так резка, дружок… Для старого курильщика дело не только в физическом удовольствии. А и глубже… Есть в куренье иная — психологическая, так сказать, тонкость. Видишь ли — человек с трубкой или папиросой никогда не чувствует себя одиноким… Тебе этого, может быть, и не понять, а мне, одинокому старику, трубка многое скрашивает… Так то, моя девочка…
Старик опять улыбнулся своей доброй улыбкой.
Ну, а теперь давайте действовать, так сказать, по специальности. «Молодости — движение, старости — покой», процитировал он. Действуйте, двигайтесь. А пока там что — расходитесь. И уговор: если ГПУ придерется к нашей встрече и будет спрашивать, отчего, да почему — будем объяснять, что собирались поговорить о помолвке Николая и Ирмы.
Девушка удивленно подняла глаза на старика и вспыхнула. Моряк ободряюще положил ей руку на плечо и смущенно усмехнулся.
— Ну, и пронзительный же у вас взгляд, Владимир Алексеевич. Ведь в самую точку попали. Мы в самом деле скоро с Ирмой женимся. Но откуда?…
Сережа фыркнул и ударил себя ладонями по бедрам.
— Ну, еще бы… О-го-го! Да тут, видно — настоящее чародейство. Владлексеич под собой на три метра видит! Настоящая «тайна Мадридского двора»… Фу ты, нелегкая! «Невеста была в белом платьи, жених же весь в черных штанах»… Ох, уморил! Секреты ваши… Ах вы, оболтусы Царя Поднебесного! Тетери влюбленные! Да на Лубянке, верно, давно уже дело специальное заведено о ходе вашей любви… «Никто не знает»? Ах, вы… Тьфу, и до чего же эта любва людей слепыми делает? Ходят, чудаки, вечерами под ручку, никого не замечая, пихая друзей по влюбленной рассеянности, а потом — на тебе! «У-див-ля-ет-ся»? «Тайна»?.. Ах ты, Ромео двенадцатидюймовый…
Сережа звонко хлопнул моряка по широкой спине. Все невольно засмеялись.
Только вы, ребятки, не обижайтесь, мягко подхватил старик. Мы ведь все тоже «любя»… А теперь уходите, пока с вами вежливо разговаривают.
Так сказать: «закройте дверь с той стороны»? Так что ли? «Приходите почаще — без вас веселей»?.. Ха, ха, ха… Не обижайтесь, милый Владлексеич. Ей Богу же, я тоже «любя»… А пока там что пойдем, товарищи!
«Бывало шапку наденешь на затылок,
Пойдешь гулять попозже к вечерку,
Из под шапки чубчик так и вьется,
Так и вьется, вьется по ветру»…
И откуда, Сережа у тебя берется? Ей Богу, словно, испорченный граммофон!
А пусть поет, стала на защиту веселого студента Ирма. Это у него такая реакция на жизнь.
Правильно подмечено, Ирма, защитил веселого студента и старик. Пусть поет. Да и вообще, как я посмотрю на вас, новое советское поколение, — да сравню с молодежью царского времени — так, признаться; вы много жизнерадостнее и веселее. Почему — уж и объяснить не смогу… Казалось бы — и голод, и холод, и бедность, и нагрузка — а вот поди ж ты… Смеются и поют!..
— «Смех — дар Богов» — важно процитировал Сережа…
Нет страниц 25–28.
Нет страниц 25–28.
…с зажатой в пальцах папиросой остановилась в воздухе. Глаза впились в строчки:
«Дело № 15424. Деревенько Фрол Петрович. Матрос с яхты „Штандарт“. Дядька Наследника Цесаревича».
Архивного заключения — «расстрелян», «сослан», «умер», «освобожден» или чего либо в этом роде не было. Лихорадочно перелистав несколько страниц этой папки, чекист прочел заключительные строчки:
«Со средины 1919 года известий не поступало».
Это было редкостью — человек, бывший на прицеле ВЧК, исчез, словно растаял в воздухе! «Сведений не поступало»… Гм… Странно…
Чекист опять погрузился в задумчивость. Его худая щека изредка нервно вздрагивала, и по лицу волной проходила судорожная гримаса. Наконец, словно на что то решившись, он взял трубку.
* * *
В кабинете начальника секретного отдела ОГПУ зазвонил внутренний телефон. Сидевший за большим заваленным бумагами столом тучный чисто выбритый латыш, не поднимая головы, протянул руку к трубке.
Алло? Я слушаю.
Товарищ начальник?.. Говорит Садовский. Можно к тебе с докладом?
Через несколько минут уполномоченный входил в кабинет.
Ну, что там у тебя, Садовский? — недовольно спросил начальник. Что за спешка?
Да уж очень интересное дело наклевывается, товарищ Мартон. Чем то важным пахнет…
Ишь ты? А ну, давай, покажи. Садовский положил перед начальником рапорт сексота. Тот внимательно его прочел и поднял холодные острые глаза на своего сотрудника.
— Т-а-а-а-ак, протянул он. Ну, и грамотеи у тебя, твои сексоты! А что там за пост?
— Это в доме на Старой Якиманке. Пишет дворник. Правда — неграмотно, но, надо сказать, нюх у него есть и наблюдательность тоже… Этот Петров — бывший полковник, а теперь преподаватель 241-ой школы-семилетки. Сам он давно уже пассивный и неопасный. Мы его в Москве в вид приманки держим: нет, нет, а кто нибудь из провинции по старому знакомству заезжает. Нам легче для слежки… Вот и теперь — сразу трое ребят собралось. Не зря ведь? Не на именины… И свет тушили и что то жгли. И слово «тайна» и «адмирал Деревянный».
— Это, по твоему, фамилия такая?
— Я справлялся в Особом Отделе. Нет такого, ни теперь, ни в прошлом.
— Гм… Нда… Тут, конечно, не шутка — «деревянный адмирал», а намек на какую то фамилию. А ты не догадался в архиве справиться?.. Нет ли там каких нибудь концов?
— Обязательно. Я проглядел там все имена, похожие на «дерево» и «деревню».
Толстый латыш одобрительно поглядел на молодого чекиста.
— Молодец, Садовский! Ты, видно, парень башковитый. Вверх пойдешь, если не шлепнут… Ну, и что?
Вместе ответа еврей положил на стол два дела. Несколько минут прошло в молчании. Наконец, начальник секретного отдела поднял голову. Теперь и его лицо выражало, пробудившийся интерес.
— Нда, опять повторил он, медленным движением пальцев с драгоценными кольцами потирая жирный подбородок. Действительно, тут и в самом деле, пожалуй, что то есть… Есть у тебя уже какие нибудь соображения по этому поводу?
— Найдутся, товарищ Мартон. Какой то тайной тут несомненно пахнет. Может быть, у моряка этого есть какие либо связи с этим бежавшим за границу офицером Дерево. Военные корабли то ведь наши кое куда ходят. А контр-революция везде проберется. Но что не так уж и важно, это дело. Может быть, мелкий шпионаж. Сумец — моряк этот — парень беспартийный, и особых секретов у него быть не может… А вот насчет Деревенько, если с ним «тайна» связана, да через него с царем расстрелянным — дело может иметь политическое значение и даже немалое. Словом, надо приглядеться. Прошу твоего разрешения, товарищ начальник, установить за ребятами ударную слежку.
