— Я Издубар; великий охотник, Хозяин воды, дающий жизнь Роду. Помилуй меня и моих людей…
И все люди: закричали:
— Помилуй нас!
Бог молча сошел с лестницы, постоял немного возле Кааданнатум, которая тоже распростерлась на мокрой земле. Потом подошел к жертвенному камню и, наклонив голову, осмотрел ожерелья из золоченых пластинок.
— Это я, Издубар, принес тебе в жертву, — сказал Хозяин воды.
Бог не взял ожерелий. Ничто не шевельнулось на ужасном его лице, на котором не было ни губ, ни малейшей щели вместо рта. Но откуда-то, вроде со стороны ковчега, раздался вдруг голос бога:
— Кто это сделал?
— Это сделал человек из моего Рода, — ответил Хозяин воды. — Вот он.
Он указал на отца Шамнилсина, который, сам не свой от испуга, лежал неподалеку в своей закопченной длинной юбке.
— Покажи, как делаешь это, — сказал бог.
Отец Шамнилсина, почтительно горбясь и пятясь, пригласил бога к своему очагу.
Бог осмотрел горшки с оцетом и медные веревочки, связывающие пластинки и рыжие камни, а потом велел искуснику привести все в действие. Неподвижно стоя, смотрел, как вспыхивают маленькие голубые молнии, как становится темная медная пластинка сверкающей, золотой.
— Я, Издубар, принес тебе такие пластинки…
Хозяин воды не успел договорить, осекся, потому что бог вдруг, не повернувшись, пошел назад. Как стоял, так и пошел назад. Поравнявшись с обомлевшим Хозяином воды, бог сказал, и опять как бы со стороны ковчега донесся его глухой голос:
— Ты посадил человека в яму. Освободи его.
На другой день после своего освобождения из узилища Шамнилсин отправился к серебряному ковчегу, чтобы поблагодарить богов за милость к себе. На жертвенный камень он положил плетеный поднос с горкой сушеных плодов смоковницы и войлок, из которого можно было сделать хороший плащ. Все это он прикрыл пальмовыми листьями от дождя, а сам простерся на мокрой земле и попросил богов принять жертву и продлить свое благоволение к нему, Шамнилсину. И он уже собрался уходить, когда увидел, что из ковчега побежала лестница. Поняв, что боги зовут его, Шамнилсин ступил на лестницу.
В ковчеге пробыл он недолго. Вскоре он спустился с большим сосудом в руках, сверкающим, как серебро, и наполнил сосуд землей, но не до верха. Поверх земли он положил ветки терновника и ветки смоковницы, пальмовые листья и обломанные стебли тростника, и всякой травы, растущей тут и там. Старательно сделал он все, как велели ему боги, и отнес сосуд обратно в ковчег.
Потом, довольный тем, что хорошо послужил богам, он пришел к своему отцу, искуснику, чья хижина стояла поблизости, и, сев на циновку, сказал:
— Я исполнил волю богов. Боги благоволят ко мне, — и добавил: — Будет большая вода. Так сказали боги. Дожди будут лить много дней. Большая вода затопит долину. Боги велели, чтобы ты ушел.
— Боги велели мне уйти? — переспросил отец. — Куда?
— В горы. На восток или на север.
— А ты? А другие люди?
— Боги велели тебе уйти в горы с женой и детьми, — повторил Шамнилсин. И только тут сообразил: — Если большая вода затопит долину, то надо уходить всему Роду…
В тот же день весть эта облетела Род: будет большая вода, надо уходить из долины. Так сказали боги.
Но разве просто это — бросить поля и виноградники, покинуть обжитые хижины и скитаться, перегоняя стадо от травы к траве, как скитались когда-то предки?
Волю богов надо исполнять. Но почему это свою волю они передали через Шамнилсина? Что может понять в воле богов простой пастух?
Так говорили люди, собираясь у колодца. Уж очень непутевый этот Шамнилсин. Отец у него тихий человек, искусник, а от сыночка его нет никакого покоя. Только и слышно: Шамнилсин умер… Шамнилсин воскрес… Шамнилсин выбил зубы у Шудурги…
Шли дни, прибывала вода. Уже не лужами она стояла на земле, а почти сплошняком, и земля больше не принимала воды.
А дождь лил и лил без конца, и люди поняли, что солнца больше не будет. Чем-то они навлекли гнев богов, и боги решили затопить долину.
И еще поняли люди, что боги в серебряном ковчеге были злыми богами. Если бы это было не так, то разве стали бы они спокойно взирать на потоп?
Уже тянулись по краю пастбищ стада чужих Родов, покидавших долину. И Хозяин воды велел людям вьючить имущество на ослов и вместе со стадом уходить в горы.
У Шамнилсина не было осла, на которого можно навьючить имущество. Впрочем, не было у него и имущества, если не считать двух кувшинов, двух круглых блюд, двух ножей и ступки.
Вода же стояла вровень с порогом хижины. Шамнилсин, а за ним его жена перешагнули порог. Посмотрели они последний раз на свою хижину и пошли к тому краю селения, где стояла хижина отца Шамнилсина, искусника. Хотел Шамнилсин помочь отцу навьючивать имущество на осла. У отца ведь было много добра. Одних кувшинов с камнями и медными пластинками сколько! Давно надо было уйти отцу, еще пол-луны назад боги велели ему отправиться в горы, а отец все тянул, ждал приказания Хозяина воды, как будто мало ему было повеления богов.
Шумно было в селении. Кричали на жен и ослов мужчины, плакали дети, лаяли собаки, и всюду шли спешные сборы. Давильщик винограда, мимо хижины которого как раз проходили Шамнилсин с женой, увидел их и крикнул:
— Эй ты! Что, доволен теперь? Накликал потоп?
Шамнилсин и Кааданнатум сделали вид, что не услышали. Только шаг ускорили.
— Люди! — завопил давильщик во всю глотку. — Поглядите на этого шакала! Это он привел к нам злых богов! Он накликал беду!
Шамнилсин еще ускорил шаг. Кааданнатум бежала за ним. Вслед им неслось:
— Все из-за тебя, грязная собака! Чтоб ты подох!
— Глядите — накликал потоп и первый удирает!
Комок мокрой глины шлепнулся в спину Шамнилсина. Со страхом слушал он гневные слова людей и видел их ненавидящие глаза.
— Люди-и! — надсаживался давильщик. — Поучим его порядку!
Полетели со всех сторон комки глины. Отовсюду неслось:
— В яму с водой его!
— А девку — к Шудурги!
— Бейте-е-е…
Толпа, орущая, беснующаяся, забывшая о сборах, устремилась за Шамнилсином и его женой. Они теперь бежали во весь дух. Бросили циновки, бросили ступку. Разбрызгивая воду, мчались, уходили от смерти. Пробегая мимо отцовой хижины, успел заметить Шамнилсин в черном проеме хижины испуганное лицо матери. Остановиться — умереть. И Шамнилсин с быстроногой своей женой помчались дальше. Одна теперь была надежда…
Ах! Не висел над мокрой землей серебряный ковчег, как висел много, много дней до этого. Улетели боги! Они и раньше боялись воды, а теперь, должно быть, и вовсе испугались.
