С улицы доносились звуки похоронного марша.
Лемке оглядел двор, сорвал небольшую розочку, уколол палец и поморщился. Садовник наконец заметил клиента и, торопливо поднявшись и отряхивая с брюк гравий, заторопился навстречу.
— Здравствуйте, здравствуйте. Что желаете? Могу предложить чудесные розы…
Во дворе появился молодой человек в рабочей одежде, и Лемке, обойдя садовника, направился к парню.
— Не беспокойся, отец. Этот господин мой гость, а не твой! — крикнул парень и, вытирая руки, пошел навстречу Лемке.
Садовник вздохнул, осуждающе взглянул на сына, но, заметив какой-то непорядок в своем хозяйстве, вновь опустился на колени перед кустом роз.
— Здравствуй, Вольфганг, — Лемке, улыбаясь, понюхал розу, — Вижу, у тебя много работы.
Вольфганг презрительно оглядел розарий, потер испачканные в земле ладони и спрятал их в карман брюк.
— Вы не часто заходите, господин Лемке.
Лемке улыбнулся и вновь понюхал розу.
— А где твой брат?
— Хайнц! — крикнул Вольфганг, на его крик с садовыми ножницами в руках во двор вошел белокурый детина, увидев Лемке, он бросил ножницы в куст роз.
— Не надо портить цветы, Хайнц, — нравоучительно сказал Лемке…
* * *
Шурик крутил ручку телевизора. Картинки сменяли одна другую. Наконец появился всадник с кольтами на бедрах. Шурик щелкнул всадника по носу и, довольный, улегся на кровать, звук он почти совсем убрал. Звук был ни к чему — ни английского, ни немецкого Шурик не понимал.
Ковбой с бесстрастным лицом, с приклеенной к губам сигаретой медленно ехал среди кактусов и не мигая смотрел на восходящее солнце. Конь нетерпеливо перебирал сухими ногами.
Шурик заложил руки за голову и потянулся. Парень на экране был что надо и вызывал симпатию.
Сажин вошел тихо и неожиданно, взглянул на экран и спросил:
— Сколько раундов он выдержит?
Шурик сел и спустил ноги с кровати.
Ковбой упал, лошадь поскакала, длинно взвизгнула пуля. Ковбой проверил, не погасла ли его сигарета, затянулся, молниеносно выстрелил в сторону зрителя, вскочил на почему-то оказавшегося рядом другого коня и поехал мимо кактусов дальше, не мигая глядя на солнце.
Сажин выключил телевизор и озабоченно спросил:
— Ты храпишь?
— Что?
— Я спрашиваю: ты ночью храпишь? — Сажин положил на стол портфель, который держал в руках, выдвинул ногой стул и сел.
— Я не слышал, но говорят, что потрясающе, — ответил Шурик.
— Тогда все в порядке, — Сажин раскладывал какие-то бумаги, — мы споемся. Зови ребят.
Курносая веснушчатая физиономия Шурика вытянулась, проходя за спиной тренера, он вздохнул и с сожалением посмотрел на телевизор.
— Еще надоест. Надеюсь, что ты выкроишь у телевизора время и успеешь взглянуть на Шенбруннский дворец. Правда, там сейчас не стреляют, — Сажин взял лежащую на столе австрийскую непривычно толстую газету и рассеянно перелистал. С одной страницы на Сажина глянуло знакомое лицо. «Пройдет ли Пауль Фишбах в парламент?» «Пауль Фишбах?» — Сажин задумался. Где он видел это лицо? Ведь не в австрийском парламенте…
Шурик выскочил в коридор и заглянул в соседний номер.
— Зигмунд, шеф зовет, — сказал он Калныньшу, расхаживавшему по номеру с книгой в руке. — Где Кудашвили?
— Пошел прогуляться, — Зигмунд положил книгу в карман и вместе с Шуриком вошел к Сажину.
— А Роберт? — Салшн развязывал лежащий на столе холщовый мешочек, но не мог справиться с тесьмой.
— Он гуляет. — Зигмунд взял мешочек и развязал. — Деньги?
— Когда мне нужна помощь… — Саншн прервал себя на полуслове. — Возьмите по четыреста пятьдесят шиллингов. В шиллинге сто пфеннигов. Это на карманные расходы. — Он вынул из мешочка пачку денег и бросил ее на стол.
— Шурик, я назначаю тебя кассиром, — сказал Зигмунд и щелкнул Шурика по носу.
— А если бы я был сильнее, слон? — спросил Шурик, высыпая на стол легкие никелевые монетки.
— Ты бы не был так обидчив? — Зигмунд подставил ему стул и положил перед Шуриком авторучку.
— Давно ушел Роберт? — Сажин провел ладонью по щеке и поморщился. — Кстати, предупреждаю, в Вене мужчины бреются каждый день.
— Шурик, ты слышал? — спросил Зигмунд.
Шурик беззвучно шевелил губами, подолгу разглядывая каждую бумажку и монетку, раскладывал их на четыре кучки. Зигмунд взял Сажина под руку и отвел к окну.
— Роберт нервничает, — равнодушно сказал он. — Говорит: стар я и не в весе.
— А ты как считаешь? — Сажин поднял голову.
— Что я? — Зигмунд пожал плечами. — Да теперь и поздно.
— А если бы не поздно?
— Я бы взял Анохина. Он чуть слабее, но ему двадцать. Надо думать о будущем.
— Чуть? — спросил Сажин и отстранился. — Во-первых, через это «чуть» сотни спортсменов перешагнуть не могут. «Чуть» — это мастерство. Я не беру боксера на первенство Европы за то, что ему двадцать лет.
— Вы спросили мое мнение, — Зигмунд потер ладони.
— Ты сказал: думать о будущем? Я и думаю. О твоем! О его, — Сажин кивнул на Шурика. — Пока я тренер, будут ездить сильнейшие, а не перспективные. Иначе перспективные не становятся сильнейшими. Одни ждут, что их за возраст выгонят, другие — что за возраст включат.
Шурик перестал раскладывать деньги и смотрел на Сажина. Маленький и сухой, с поднятым плечом, широко расставив ноги, Сажин стоял перед Калныньшем и крутил пальцем перед его носом.
— Роберт сказал, что он стар. В тридцать четыре года человек считает себя старым? Он хотел услышать от тебя шутку… — Сажин подошел к Шурику и хлопнул его по затылку. — Считать разучился?
Шурик сбился, сложил все деньги в одну кучу и стал раскладывать заново. Сажин взял со стола двадцать шиллингов и пошел к дверям.
— Вычтешь, — сказал он на ходу. — Зигмунд, помоги Шурику, а то ты большим начальником стал. — Сажин хлопнул дверью и спустился в бар.
Он взял бокал светлого пива и сел так, чтобы была видна входная дверь. Зеркальные, блестящие от дождя двери крутились, пропуская людей и чемоданы. Мелькали форменные фуражки рассыльных и самые разнообразные головные уборы постояльцев.
Через два столика от Сажина сидели Лемке и Фишбах.
— Да, — Фишбах поправил темные очки и, вытянув полные губы, отхлебнул из кружки. — Никаких сомнений, он почти не изменился.
— Черт меня дернул послушать вас, — Лемке подвинул к себе стакан сока и опустил в него соломинку. — А если бы мы с ним столкнулись в дверях?
— Я не мог ждать, — Фишбах посмотрел в сторону Сажина и сказал: — Не поворачивайтесь, Вальтер. К русскому подошел Карл Петцке, он тоже сидел в Маутхаузене и все не может успокоиться. Все ищет… — Фишбах грустно улыбнулся. — Все ищет. Их союз мы зовем «Охотники за головами». — Он отставил пустую кружку и взял полную.
