— Ты не боишься? — шепотом спросил он китайца.
— Нет.
— Ты мне веришь?
— Да.
— Хорошо. Дай руки.
Паренек повиновался, и боцман крепко связал ему руки платком. Затем, взвалив Виктора себе на спину и просунув голову через его связанные руки, он приготовился к прыжку. В этот момент внимание капитана и его гостя было отвлечено огнями, вспыхнувшими на берегу, и они перешли с кормы на нос корабля. Пьер сумел воспользоваться этим столь незначительным на первый взгляд обстоятельством и вскоре оказался рядом с Фрике.
— А теперь поплывем к лодке, только как можно тише.
— Ладно, сынок.
— Надо держаться поближе к кораблю, иначе мы можем потеряться в темноте.
Как раз в эту минуту Холлидей приказал гребцам плыть к берегу. Один из них тотчас же отвязал якорную цепь, а второй уже взялся за весла, как вдруг Пьер и Фрике возникли из воды, один у одного конца лодки, другой у другого, и одновременно напали на гребцов так, что те не успели даже и пикнуть. Впрочем, гребцы попытались оказать сопротивление, но сделали это скорее для виду. Бороться с французами им было явно не по силам.
Пирога отделилась от шхуны и поплыла по течению. Но Пьер, освободившись от груза, то есть отвязав Виктора и вернув ему свободу, взялся за весла и направил пирогу к берегу, туда, где горели огни. Полузадушенные малайцы неподвижно лежали на дне. Их обморок позволил Фрике также взяться за весла, и лодка вскоре пристала к берегу, где находилась небольшая группа людей с фонарем.
— Наконец-то, — сказал Фрике, вздохнув с облегчением, — мы оказались в цивилизованной стране.
— И впрямь, можно только порадоваться, сынок, — ответил Пьер, — хотя до дома нам очень и очень далеко. Но мы сможем все-таки вернуться туда, правда, сперва надо будет побывать на Суматре.
— Ты прав. Но здесь, по крайней мере, нас встретят не так, как встретили дикари.
— Кто вы такие? — грубо крикнул по-португальски человек, стоявший у фонаря.
— Вот дела! И этот тоже говорит не по-людски, — пробурчал Пьер Легаль, — как тут с ними договориться?
— Мы, — ответил по-английски Фрике, — потерпели кораблекрушение и добрались до Буби-Айленда, откуда нас забрало голландское судно.
— Что это за судно? — спросил кто-то по-английски, но с ужасным португальским акцентом.
— Шхуна «Палембанг».
Люди в темных мундирах с кривыми саблями на боку подошли поближе.
— Вас прислал капитан Фабрициус ван Прет? — спросил один из них.
— Конечно нет, — не подумав ответил Фрике. — Что может быть общего, черт побери, у нас с этим старым негодяем. Мы — не морские разбойники, мы — честные французские моряки и хотим вернуться на родину.
Стоявшие на берегу посовещались несколько минут по-португальски, потом один из них, видимо, старший, сказал довольно любезно:
— Хорошо, господа, следуйте за мной.
Наши друзья не заставили себя упрашивать. Промокшие до самых костей, они последовали за своим проводником и вскоре подошли к маленькому невзрачному дому с покосившимися стенами и решетками на окнах. Дверь тотчас же отворилась, и тут все изменилось. Пьера и Фрике грубо втолкнули в комнату, где они оказались в полной темноте. Дверь захлопнулась, зловеще скрипнул засов, затем насмешливый голос крикнул:
— Спокойной ночи, господа. Минхер Фабрициус ван Прет — честнейший человек. Он ни разу не нарушил закона. Никто здесь не может на него пожаловаться. Вы дурно о нем отзываетесь и наверняка задумали что-то недоброе. Завтра мы посоветуемся с ним и решим, как поступить с вами.
Затем все удалились.
— Тысяча чертей, — проговорил Пьер. — Мы опять попали в ловушку.
Фрике от бешенства заскрежетал зубами.
— А Виктор? — вдруг спохватился Пьер. — Здесь ли он, по крайней мере? Виктор!..
Никто не ответил. Паренек исчез.
Ярость Фрике. — Утешать бесполезно. — Удивление человека, который никогда ничему не удивлялся. — На помощь! — Решетка сломана, часовой оглушен. — Два здоровенных удара кулаком. — Воспоминание о кукольном театре на Елисейских полях. — Оказавшись в тюрьме, полишинель[178] избивает, комиссара, расправляется с жандармом и запирает их вместо себя в камере. — Для каких целей понадобились французам мундиры португальских таможенников. — Жители Тимора. — В горах. — Беспечность белых. — Хлебное поле. — Помали — табу жителей Тимора. — Фрике сообщает, что ровно через сутки они отправляются на Суматру.
Фрике, хоть и был, как истинный парижанин, человеком веселым и беззаботным, обладал редким хладнокровием и даже в самые критические минуты и в самых отчаянных положениях не терял самообладания. И тот страшный приступ ярости, охвативший его, когда португальские таможенники засадили друзей в темницу, был для него столь необычен, что старый боцман растерялся.
— Мерзавцы!.. Негодяи!.. Что мы им сделали? Что сделал им этот бедный малыш, почему они решили разлучить его с нами?
Благородный юноша, позабыв о собственных несчастьях, больше всего в эту минуту тревожился о судьбе маленького китайца. Пьер Легаль выругался по-бретонски. Славный моряк, хоть и был чистокровным бретонцем, почти никогда не ругался на своем родном языке. И то, что он изменил своему правилу, свидетельствовало о крайнем волнении боцмана.
— Оттого, что мы с тобой лишний раз попали под замок, с нами ничего не сделается, — возмущенно продолжал Фрике, — нам сам черт не страшен! Но бедный ребенок среди этих жестоких пиратов и этих подлых чиновников, их сообщников… Что станет с ним? Ах, черт побери, это же ясно как Божий день, они продадут его! А мы сидим здесь без оружия и не в силах ничего предпринять. Остается лишь кусать себе локти… Так нет же, не будет этого. Пусть я в кровь обломаю себе ногти и разобьюсь головой о стену, но я выберусь из тюрьмы и разделаюсь с этими негодяями.
— Золотые слова, сынок! Неужели перед нами устоят глиняные стены этой халупы? Они и без нас скоро бы развалились.
— Да, — продолжал, все больше распаляясь, Фрике дрожащим от ярости голосом, — они еще пожалеют, что осмелились поднять руку на Виктора. Помнишь, как мы расправились с теми, кто пытался отнять у нас нашего маленького черного принца? Трусы!.. Они нападают на детей, которых наверняка пожалели бы даже дикие звери. Ну ничего, Пьер, эти разбойники у нас еще поплачут.
— И слава Богу, сынок. Таким ты мне куда больше нравишься. Не хотел бы я оказаться на месте этих португальцев… Да уж, тут есть из-за чего выйти из себя. Ты прекрасно знаешь, как твои приемные дети мне дороги. Мы все одна семья, семья настоящих моряков. Я не так вспыльчив, как ты, но меня душит гнев, и у меня руки чешутся. Но хватит разговоров. Надо спасать нашего юнгу. Сперва попытаемся проделать отверстие в стене. Твой нож при тебе?
