Потянулись дни и ночи, полные тоски и тревоги. Рассказал Беляев о Никулине или мужественно выдержал пытки? Что предпримет Шнеллер, если ему удалось добиться показаний от Беляева? Немедленно арестует или установит слежку, чтобы выявить, с кем близок Николай Константинович? Бежать бесполезно. До фронта далеко, связей с партизанами установить не удалось. Поймают моментально — шагу не успеешь сделать.
От всех треволнений Никулин занемог. Открылась рана. Врач, осмотревший ее, предписал постельный режим. Николай Константинович тосковал в одиночестве. Его почти никто не навещал. Друзьям он запретил заходить, чтобы не навлечь на них подозрений. Расстрел Беляева заставил больше думать об осторожности.
Несколько раз к Никулину наведывался Сюганов. Приносил яблоки, был внимателен и заботлив. Осмотрев раненые ноги, предложил сделать массаж.
— Ты не удивляйся, Николай, — говорил он. — Для меня это раз плюнуть. Дело привычное. Массаж сделаю такой, что через недельку–другую будешь как молодой бегать. Вот посмотришь.
И он принялся мять и растирать мускулы ног. Действительно, Сюганов был мастером своего дела. Никулин чувствовал, как разогреваются сведенные судорогой мышцы, уходит боль.
— Ну вот и все, — сказал Сюганов, закончив массаж. — Если не возражаешь, то буду приходить чаще.
— Зачем же возражать? Приходи. Веселей будет, а то с тоски подохнуть можно, — приветливо откликнулся Никулин, а сам подумал, что такое внимание отпетого предателя не к добру. И чем чаще заходил Сюганов, тем больше настораживался Николай Константинович. «Массажист» не торопился раскрывать цели своих посещений. Но однажды разговорился:
— Понимаешь, Николай, для саласпилсцев скоро наступят плохие времена. Шнеллер от злости землю роет. Многие агенты, завербованные в Саласпилсском лагере, не возвращаются с заданий. Шнеллер уверен, что они добровольно сдаются русским контрразведчикам, и подозревает, что кто–то в школе настраивает их на эту линию. А ты как думаешь?
— Вряд ли кто–нибудь рискнет в школе такие разговоры вести. Скорее всего, на той стороне научились ловить нашего брата. Да и как не поймать, когда немцы левой ногой работают. Меня вот направили в тыл, а вместо надежных документов такую «липу» подсунули, что, если бы сам не смекнул, обязательно попался бы. Да и людей лучше учить надо. А то поднатаскают два–три месяца — и айда в поход. Разве это срок для подготовки? Люди только–только начинают представлять что к чему, а их — на задание. Вот и идут провалы.
Не знал Николай Константинович, сумел ли он убедить Сюганова, но тот сделал вид, что согласился.
— Об этом бы Шнеллеру сказать.
— А ты и скажи, если он будет настаивать и искать среди нас изменников.
— Ему трудно говорить. Орет и слушать не хочет.
Сюганов входил в комнату Никулина без стука и всегда в разное время суток, надеясь застать кого–либо из его знакомых. Снова и снова заводил он разговоры об измене, уже не скрывая стремления что–то узнать, выяснить. Николай Константинович держался настороже. Он был уверен, что о содержании бесед Сюганов немедленно докладывает Шнеллеру.
Однажды, возвратившись вечером домой, Громов спросил:
— Слыхал? Шнеллер еще одного скокаря арестовал. Хотел перебежать к русским.
Николай Константинович насторожился. Кого еще постигла участь Беляева?
— Кого? — спросил он Громова.
— Романова какого–то, из новеньких. Я его не знаю, а то сам бы придавил гаденыша.
Никулин почувствовал, как кровь отхлынула от лица, тупо заныла рана на руке. Пропал парень. Сомнений не оставалось. Следом — его очередь. Что же медлит Шнеллер? Неужели играет с ним, как кошка с мышкой?
— А ты не знал его? — спросил Громов.
— Если тот Романов, который иногда приходил в компанию саласпилсцев, то знал, — как можно спокойней и равнодушней ответил Николай Константинович. — Только вряд ли тот. Моему знакомому еще счеты с Советами свести надо: отца его в свое время раскулачили и сослали.
— Черт его разберет, у кого какие счеты с Советской властью! Тут каждый врет, что ему выгодно. А вот кто как себя на деле покажет… Впрочем, поживем — увидим.
— Поживем — увидим, — согласился Никулин.
Шнеллер действительно арестовал Романова. Его заманил в ловушку и предал Сюганов. Опытный провокатор не напрасно прошел выучку у гестаповцев. Он знал, как надо действовать. Горячий и доверчивый юноша не сумел разобраться в хитро расставленной западне и открылся перед Сюгановым.
— Дай только мне через фронт перейти, а там посмотрим, что делать, — проговорился, он как–то Сюганову. Тот сразу ухватился за неосторожно сказанную двусмысленную фразу.
— Нашим привет от меня передай. Скажи, что хотя я и преподаватель в школе абвера, но Родине не изменил. Пусть на меня рассчитывают. Сам видишь, другие разведку преподают, диверсионно–подрывное дело, методы работы чекистов, а я — физкультуру. Этим ведь вреда государству не причинишь. Какой я враг? В плен сдался: — это было. А потом устраивался, как мог, чтобы жизнь сохранить. Своим всегда готов помочь. Мне бы только задание оттуда получить. Так ты посодействуешь мне в этом, а?
Романов давно примечал, что в школе все чаще стали поговаривать о возвращении на Родину. Фашистская армия терпела одно поражение за другим. Фронт неумолимо продвигался на запад. Наступал час расплаты. И те, кто предал свой народ, боялись возмездия. Они искали спасения, надеялись уйти от наказания и потому предлагали свою помощь в борьбе с врагом. «Вот и Сюганов такой же», — подумал Романов. Оказалось, что доверился он подлецу. Посоветоваться парню тогда было не с кем, а сам он разбираться в людях не научился.
— Ты угадал, друг. Я действительно хочу перейти к своим. Повинную голову меч не сечет. И тебя не забуду. Доложу о тебе.
— Вот спасибо. Теперь и у меня надежда будет. Счастливого тебе пути!
Они расстались друзьями. А несколькими днями позже Шнеллер арестовал Романова.
Николай Константинович чувствовал, что Шнеллер методично сжимает кольцо вокруг него. Расстрел Беляева, арест Романова, назойливые посещения Сюганова, постоянная близость Громова — все это звенья одной цепи. Он готовился к встрече со Шнеллером, ждал вызова или ареста и не понимал, почему тот медлит.
Но Шнеллер не торопился. Он тоже готовился. Задавшись целью уличить Никулина в измене, он терпеливо плел свои сети. По его заданию Сюганов выспрашивал саласпилсцев об отношениях Николая Константиновича с Подияровым, Беляевым, Романовым. Им надо было найти хоть какое–нибудь доказательство, что именно Никулин подбивал агентов приходить с повинной в советскую контрразведку. А таких доказательств не было. Не давал нужных показаний и Романов. Шнеллер негодовал. Он сам допрашивал Романова, пытал его, но тот твердил одно и то же — перейти с повинной надумал сам, никто его к этому не склонял.
