Я стоял на площадке металлоконструкции, смотрел сверху, как сумерки начинают окутывать здания, цепляться за углы и крыши, заволакивать серой ватой землю. Я поплотнее засунул руки в карманы кителя. Хорошо, что догадался надеть! Невидимое море плескалось о сваи и дышало, как живое. Подумалось, что еще часик-другой подобных воздушно-водных процедур, — и стойкий насморк обеспечен. Красоты дождя приводили в отчаяние — я мог прозевать «куртку». Но вот в быстро сгущавшихся сумерках стали загораться фонари и прожекторы, и я приободрился. Дорога, на которой должна была появиться «куртка», осветилась.
Металлоконструкция меня привлекла потому, что сверху отлично просматривались подходы к причалам и здесь был козырек, спасавший от дождя. Не исключена возможность, что моряк попытается попасть на судно не через проходную. Лица людей, изредка появлявшихся на дороге, различались с трудом, но у меня был верный ориентир — ярко-желтая куртка.
Метрах в пятидесяти от меня мокли еще трое — часовые у носовых и кормовых продольных, у трапа. На корме «Сансета» повис намокший гюйс. Работы по случаю дождя не велись, и вахтенного у борта не было (что, впрочем, в порядке вещей на иностранных судах).
Запищала портативная рация, микрофон которой был закреплен зажимом на верхнем кармане кителя.
Я откашлялся, готовясь к неприятному разговору. Вытащить человека после ночной из постели, всучить ему рацию и предложить ждать какого-то контрабандиста — такое переносится с трудом.
— Юрка! — недовольным голосом прохрипела рация голосом Никитина. — Где он? Между прочим, уже половина восьмого.
— Потерпи немного. Не могу же я раздвоиться и ждать одновременно и здесь, и на проходной.
— А если он упьется и уснет где-то под забором?
— Все может быть.
— Думаешь, он полезет через забор? Проще было бы повязать его вместе с фарцовщиком в пять часов с помощью милиции.
— Нельзя. Я тебе объяснил. Его надо, надо взять! Другого момента не будет.
— Вот и ждали б его у трапа. И зачем меня под этакой авантюрой подписывать?
Все-таки Никитин был зануда.
Конечно, можно было бы с помощью милиции задержать «куртку» и «коллекционера» при продаже чего-то там, но что мы могли им инкриминировать? Сущую ерунду! Если «куртка» понесла продавать джинсы или майки, то как потом вытряхнуть из «коллекционера» ордена?
Вовчик узнал, что «коллекционер» живет на улице Кибальчича, в доме номер четыре, квартира тридцать.
Я с тоской посмотрел на черное небо. Сколько можно лить?
А вдруг тип с бакенбардами продал куртку. Или вывернул ее наизнанку? Есть такие куртки. Или перелез где-то через забор?
Вспомнилось, как ночью в туалете управления порта объявились однажды пьяные скандинавы, которые, совершив чудо альпинизма, преодолели четырехметровые ворота, проникли во внутренний двор, пару раз пытались взобраться по крутому склону в обход здания, измазались, как черти, потом отогнули прут решетки и влезли в туалет, считая, что таким образом сокращают путь в порт. Проходная же находилась в двух шагах...
Может быть, «куртка» тоже так надралась, что забыла, где вход?
Кажется, дождь начинал утихомириваться — ветер гнал не такие густые полотнища воды, рябь на лужах стала не сплошной, а прерывистой...
Я посмотрел на «Сансет». В свете судовых прожекторов по палубе расхаживал матрос, проверяя трос, крепящий брезент на крышках трюмов.
Запищала рация.
— Я закругляюсь, — сказал Никитин. — Пошли домой, Юрка.
Я не успел ответить. Из прохода между бунтами вышла фигура в темно-синей куртке и жокейской кепочке. Моряк шел быстро, втянув голову в плечи, держа руки в карманах.
Обошел проходную? Как?
— Давай ко мне! Идет! — рявкнул я.
Я сунул рацию за пазуху, натянул потуже фуражку и стал скоро перебирать руками и ногами на скобах. Они были скользкие от воды, и я успел подивиться тому, что не сорвался, не грохнулся. Наконец очутился на земле. Застывшие ноги плохо подчинялись, и первые шаги давались с трудом. Прикинув расстояние до трапа, поднажал и успел к тому моменту, когда пограничник, похожий на средневекового монаха в накинутом на голову капюшоне, брал из рук моряка пропуск, открыл железный ящик на ножках, в котором хранились пропуска. Уф! Успел!
— Секундочку! — выдохнул я. — Таможня. Не отдавайте паспорт!
Часовой удивленно посмотрел на меня, понял, что зря под дождем таможня бегать не станет, подчинился.
— По-русски понимаете? — спросил я моряка. — Ладно. Тогда по-английски... Вы знаете, что перемещение предметов с берега на судно, — забарабанил я, — без ведома и разрешения таможни запрещено?
Краем глаза я увидел, как из-за угла далекого пакгауза появился Никитин с портфелем в руке.
На лице моряка не отражалось ничего, кроме крайнего удивления и тупого непонимания. Ни капли страха или испуга. Вот нервы! Канаты!
— Ничего нет, — спокойно ответил он.
— И в карманах ничего?
— Абсолютно.
Пограничник с любопытством наблюдал за нами.
Никитин подбежал, взглядом спросил, какие новости.
— Предъявите, что несете! — настаивал я.
— Почему?
— Что — почему?
— Почему я должен предъявить то, чего у меня нет?
— Граница!
— Где граница? — явно издевался моряк. — Не вижу.
— Как прошли в порт? — спросил Никитин. — Куртку вывернули наизнанку и через забор? Станьте сюда, под козырек.
Моряк отошел к будочке тальманов.
Никитин извлек из портфеля портативный металлоискатель, провел им вдоль спины моряка.
Раздался тонкий зуммер.
Все застыли.
Моряк понял, что более валять дурака бесполезно, вытащил сверху из-за спины связку каких-то брелков, внезапно шагнул к борту, швырнул...
Недаром я сторожил каждое его движение. Рука моряка наткнулась на мою, и то, что было в ней, не упало в море, а рассыпалось на мокром асфальте. Никитин оттащил моряка, пытавшегося ударами ног сбросить металлические предметы в воду.
— Что происходит? — спросил чиф сверху.
— Прошу сюда, — предложил я. — Ваш матрос занимается контрабандой.
Чиф нехотя сошел.
— Соберите, — предложил Никитин.
Чиф собрал ордена, медали, знаки отличия. Я снял трубку телефона, находившегося под ящиком с паспортами, и позвонил в таможню.
— Ну и ну! — удивлялся за моей спиной часовой. — Тут на взвод хватит. Где он их взял?
— Поднимайтесь на борт! — приказал я моряку. — Паспорт получите потом.
Мы предъявили часовому свои пропуска и поднялись на «Сансет».
Встреченный в коридоре стюард пошел вызвать капитана, но вместо него нами занялся чиф. Капитан болен, принять не может.
В кают-компании Никитин занялся составлением протокола.
