— Анна, голубушка! У меня для тебя удивительный сюрприз…
Анна свернула густые влажные волосы тугим жгутом и вопросительно посмотрела на Сантэн.
— «Анна», «голубушка»? Должно быть, новость действительно хорошая.
— Да, очень хорошая! У меня будет ребенок от Мишеля!
Анна застыла. Ее грубоватое лицо побледнело, стало серым от потрясения; она смотрела на Сантэн, не в силах заговорить.
— Это будет мальчик. Я уверена. Я его чувствую. Он будет как Мишель!
— Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверена? — выпалила Анна.
— О, я уверена. — Сантэн быстро наклонилась и задрала рубашку. — Посмотри на мой живот. Разве ты не видишь, Анна?
Ее светлый гладкий живот был ровным, как всегда, с единственной отметиной — аккуратной ямкой пупка. Сантэн энергично нажала на него.
— Разве ты не видишь, Анна? Может даже, будет двойня! Отец Мишеля и его дядя — близнецы. Возможно, это у них семейное. Анна, двое таких, как Мишель!
— Нет, — в ужасе покачала головой Анна. — Это все бредни. Не поверю, что ты, с солдатом…
— Мишель не солдат, он… — начала Сантэн, но Анна не дала ей договорить:
— Не поверю, что урожденная де Тири позволила солдату попользоваться ею, как кухонной девкой.
— Позволила, Анна! — Сантэн в гневе одернула рубашку. — И не просто позволила, а помогла. Вначале он не знал, как это делается, и я ему помогла, и у нас прекрасно получилось.
Анна обеими руками зажала уши.
— Не верю. Не буду слушать. После того как я учила тебя быть дамой, не стану слушать.
— Тогда чем, по-твоему, мы занимались ночью, когда я уходила к нему? Ты ведь знаешь, что я уходила, вы с папой меня застукали.
— Мое дитя! — заголосила Анна. — Он воспользовался…
— Вздор, Анна! Мне нравилось. Нравилось все, что он со мной делал.
— О нет! Не верю. К тому же ты не можешь разобраться так быстро. Ты издеваешься над старой Анной. Злая, жестокая!
— Ты знаешь, что утром меня тошнило.
— Это ничего не доказывает…
— Врач, Бобби Кларк, армейский доктор. Он меня осмотрел. Это он мне сказал.
Анна наконец лишилась дара речи, больше не протестовала. Теперь она видела: девочка уходила на ночь, и действительно по утрам ее тошнит. Вдобавок Анна верила в непогрешимость врачей. Потом это необычное и неестественное оживление после всех несчастий… Вывод неизбежен.
— Значит, это правда, — капитулировала она. — Господи, что же делать? Милостивый Боже, спаси нас от скандала и бесчестья! Что нам делать?
— Делать, Анна? — Сантэн рассмешили ее драматические вопли. — У нас будет распрекрасный мальчик или, если повезет, двое, и ты поможешь мне их растить. Ты ведь поможешь, Анна? Я не знаю о детях ничего, а ты знаешь все.
Первое потрясение прошло, и Анна задумалась не о скандале и бесчестье, а о возможности появления настоящего, живого младенца: уже семнадцать лет она не знала такой радости. А теперь ей чудом обещан еще один малыш. Сантэн заметила перемену в своей наперснице, пробуждение материнского инстинкта.
— Ты поможешь мне с малышом. Ты нас не бросишь, ты нужна нам, мне и маленькому! Анна, обещай, пожалуйста, обещай!
Анна бросилась к койке, обняла Сантэн и крепко прижала к себе, а Сантэн в ее сокрушительных объятиях смеялась от радости.
* * *
Уже стемнело, когда в дверь монашеской кельи снова постучал Джон Пирс.
— Генерал вернулся, мадмуазель де Тири. Я сказал ему, что вы здесь, и он хочет поговорить с вами, как только освободится.
Сантэн пошла за адъютантом мимо келий в большую столовую, превращенную в оперативный штаб. С полдюжины офицеров собрались у расстеленной на обеденном столе большой карты, утыканной разноцветными булавками; атмосфера в комнате была напряженная.
Когда Сантэн вошла, офицеры взглянули на нее, но даже молодая красивая девушка не смогла надолго отвлечь их: через несколько секунд они вернулись к своим задачам.
В дальнем конце зала спиной к ней стоял генерал Шон Кортни. Его великолепный форменный китель со множеством красных шевронов, значков и нашивок висел на спинке стула. Упираясь локтем в колено, генерал со свирепым лицом слушал тонкий искаженный голос в наушнике полевого телефона.
На Шоне была плотная трикотажная фуфайка с пятнами пота под мышками и замечательные яркие подтяжки с рисунком: бегущие кабаны и преследующие их охотничьи собаки.
Он жевал незажженную гаванскую сигару и вдруг, не доставая ее изо рта, рявкнул в телефон:
— Полная чушь! Я сам был там два часа назад! Я знаю! Мне нужны в этой бреши четыре батареи восьмидесятимиллиметровых гаубиц, и нужны до рассвета. Мне не нужны объяснения! Выполняйте — и доложите об исполнении!
Он швырнул микрофон и увидел Сантэн.
— Моя дорогая! — Его голос изменился, генерал быстро подошел к ней и взял за руку. — Я тревожился о вас. Шато разрушен до основания. Новая линия фронта проходит в миле от него…
Он замолчал и несколько мгновений разглядывал ее. Должно быть, то, что он увидел, его успокоило, и он спросил:
— Как ваш батюшка?
Она поникла головой.
— Погиб во время обстрела.
— Соболезную, — просто сказал Шон и повернулся к Джону Пирсу. — Отведите мисс де Тири в мои помещения. — Потом обратился к ней: — Я приду через пять минут.
Комната генерала выходила прямо в главный обеденный зал, так что Шон мог лежать на койке при открытой двери и видеть все, что происходит в оперативном штабе. В комнате почти не было мебели, только койка и стол с двумя стульями, а в ногах койки рундук.
— Пожалуйста, садитесь, мадмуазель.
Джон Пирс предложил ей один из стульев. Ожидая генерала, Сантэн принялась разглядывать маленькую комнату.
Единственный интерес в ней представлял стол. На столе стояла рамка из двух поворачивающихся половин. В одной половине — снимок величественной пожилой женщины, когда-то смуглой еврейской красавицы. Внизу была надпись: «Благополучно возвращайся к своей любящей жене Руфи». Во второй половине — снимок девушки, примерно ровесницы Сантэн. Сходство с пожилой женщиной было очевидно, это могли быть только мать и дочь, но красоту девушки портило выражение капризности, избалованности; красивый рот — но собственническое, жесткое выражение. Сантэн решила, что девушка ей совсем не нравится.
— Мои жена и дочь, — сказал от двери Шон Кортни. Он надел китель и, входя, застегивал его.
— Вы ели? — спросил он, усаживаясь в кресло напротив Сантэн.
— Да, спасибо.
Сантэн встала, взяла со стола серебряную коробочку восковых спичек, зажгла одну и поднесла ему, чтобы он прикурил «гавану». Шон удивился, потом наклонился и затянулся, раскуривая сигару, снова откинулся на спинку кресла и сказал:
