— О милый, как я рада, что ты вернулся.
— Я колючий! — сказал Локкарт, целуя ее мягкие теплые губы. Потом, отстранив от себя, посмотрел ей в глаза и спросил: — А ты в самом деле Джули Хэллэм?
Она рассмеялась:
— Ну, форма, по крайней мере, моя.
— Ты кажешься совсем другой… Что ты без меня делала!
— Ждала тебя. Каждый день следила за сводками. Думала, что произойдет завтра… Милый мой! — снова произнесла Джули. — Все эти самолеты… да еще эсминцы… я боялась, что вы туда никогда и не доберетесь! А потом эта погода на обратном пути да еще подлодка на закуску… Теперь тебе нужно подыскать береговую должность, — неожиданно серьезно сказала она, — в следующий раз в такого не вынесу.
«Ну вот и пожалуйста», — подумал Локкарт, но решил не обращать на ее слова внимания. Ему было достаточно, что Джули вновь в его объятиях. Джули зашептала ему на ухо:
— Я никогда не знала, что значит любить. Только совсем недавно… Я никогда не думала одновременно и о тебе, и о расставании, и об опасности… Раньше война была для меня просто войной. Конвой — группа кораблей. Ты — был ты. Все было отдельно. И со всем этим я легко справлялась… А лотом прочитала вашу радиограмму: «Вступаю в бой с эсминцами противника». Ты тогда оказался вдруг в страшной опасности. До этого никогда не чувствовала себя причастной. Но вот… И все из-за тебя!.. Ты был для меня конвоем, ты был для меня всем… — Она крепко прижалась к нему. — Ты вдруг стал бесценным, и я знала, что не смогу вынести, если что-нибудь случится с тобой. Бесконечное ожидание…
— Неужели ты — та Джули? — спросил, улыбаясь, Локкарт.
— Нового образца… — ответила она. — Скажи, чего ты хочешь. Я сделаю все.
— Мне пора в отпуск, — нерешительно начал Локкарт.
— Когда?
— Как только все устрою здесь, на корабле. Дня через четыре.
— Куда ты собираешься!
— Куда угодно.
— Куда-нибудь и со мной? — спросила она.
— Я люблю тебя, Джули, — произнес он.
— Теперь это двустороннее соглашение, — ответила она и протянула губы для поцелуя.
* * *
Это был маленький домик школьной подруги Джули. Сама хозяйка уехала по делам в Лондон.
Домик находился в пустынном месте, в узкой лощине неподалеку от Лох-Файн. Автобус делал только один рейс в день, и ближайший магазин находился в пяти милях. Домик был старый, сложенный из камня. В нем хозяйничали сквозняки. Камины, которые нужно было топить дровами, постоянно дымили, а тусклые лампы наполняли комнаты стойким запахом керосина. Крыша над кухней протекала, а на старой плите почти невозможно было готовить. Везде и всюду торчали низкие балки, о которые можно легко проломить голову, а лестницы были словно специально созданы, чтобы поломать ноги. Водопровод часто отказывал, а горячую воду включали редко. Сыро. Мыши бегают. Великолепно! То, что нужно.
Они вышли из автобуса под взглядами досужих обывателей. «Все будет хорошо, как только я ее поцелую, — подумал Локкарт, открыв садовую калитку. — Все будет так же хорошо, как тогда в каюте. Но почему не поцеловать ее прямо сейчас?…» Еще на пороге Джули спросила:
— Ну и что же дальше?
— Здесь сыро. Я затоплю все камины, — ответил он.
— Что ж, хорошо, — улыбнулась она.
Быстро темнеет в ноябре. После захода солнца на землю опустилась морозная ночь. В домике стало тепло. Их мирок принадлежал только им. Но темнота принесла Локкарту неловкость и напряженность. Джули была прелестна. Волосы распущены. Глаза в тусклом свете лампы большие и темные. Он чувствовал, что и в ней происходит какая-то перемена. Локкарт включил радио. Женский голос пел: «Прижать тебя к моей груди…»
— Слышишь? — нежно сказала Джули. — Это про меня, про мое желание.
— То же чувствую и я, — ответил Локкарт.
Она улыбнулась и прошептала:
— Я, кажется, очень люблю тебя.
В первую ночь Локкарт проснулся до рассвета. Джули не спала. Глаза ее, большие и нежные, смотрели на него так, будто он был ее любимым ребенком. Она протянула к нему руки. Они неторопливо говорили до самого утра. Серый рассвет, наполнив долину, мягко сочился в комнату. Спокойный рассвет, который ничем не грозит. «Я завоевал ее, — думал Локкарт, глядя на серый квадрат окна. — Теперь я должен ее удержать».
— Я пуританин, — твердо сказал он. — Ты, похоже, сомневаешься?
— Я девушка, с которой постоянно происходят самые удивительные вещи… И что ты за человек, зачем ты так ужасно лжешь?
— Это не ложь, — серьезно ответил Локкарт. — Я совсем не чувственный. Это ты меня таким делаешь… Но ведь ты — это ты… За всю войну со мной не происходило ничего подобного, — сказал он. — Никогда. Но ведь война продолжается…
— И ты вернешься к ней?
— Прежним я уже не вернусь, но вернуться мне все равно придется. Придется, Джули. И тебе тоже…
— Мой пуританин, — пробормотала она, — Ну как заставить тебя любить меня?
— А ты знаешь, что идет снег? — спросил Локкарт после паузы.
— Вот здорово! — воскликнула она. — Теперь до нас никто не доберется несколько дней!..
— Пусть идет снег! — сказал он.
— А как же твоя война?
— Война, — ответил Локкарт, — вовсе не обязательно должна дойти до Лох-Файн, — сказал он, откидываясь на подушку, — сейчас семь утра и валит снег.
* * *
Они возвратились из отпуска на берег Клайда к положенному сроку и расстались. Джули отправилась в свой штаб, а Локкарт — снова в море. Он написал ей прощальное письмо, полное любви и благодарности. Письмо кончалось так: «Кажется, мне больше нечего писать, кроме того, что ты стала дорога мне. Я обожаю тебя».
Часть VI. 1944 год. ПОБЕДА
Прошло несколько месяцев нового года, пятого из бесконечно тягучих военных лет. «Салташ» находился в Сент-Джонсе, ожидая следующего конвоя, когда им сообщили, что фрегат ставят на ремонт и переоборудование на Бруклинской военно-морской верфи.
— Нью-Йорк| — повторил Локкарт, прочитав сообщение и обращаясь к Эриксону. — Чем им не понравился Клайд?
— Слишком переполнен, наверное, — ответил Эриксон и улыбнулся. — Не может же все время везти.
— Теперь я ее целую вечность не увижу, — хмуро произнес Локкарт.
— Да, война — это кошмар, — с веселой убежденностью сказал Эриксон. Перспектива провести два месяца в новой обстановке вселила в командира праздничное настроение.
— Америка, — хмурясь, ворчал Локкарт, глядя на бланк радиограммы. — Что здесь понимают в ремонте кораблей?
Четырьмя днями позже фрегат миновал статую Свободы. «Салташ» встал в док и сразу был наводнен молчаливыми людьми, которые тут же взялись за работу.
