— Вы расчетливо сделали, что сразу пришли к германским властям, — проговорил комендант. — Но я занят. С вами будет говорить мой помощник Гиль.
Комендант снял телефонную трубку и сказал, что направляет русского специалиста, его надо проверить и доложить в министерство труда рейха.
От старого большевика-подпольщика Петра Федосовича, соратника матери, Березенко знал о некоторых элементах конспирации.
С утра он ходил в комендатуру. Вечером возвращался к себе. И дома, лежа на своей койке, обдумывал вопросы, которые ловко, иногда с умыслом запутать, задавали ему. Каждый раз беседа стенографировалась. Березенко говорил правду. Он знал: достаточно хоть раз ошибиться, «служба» кончится, так и не начавшись.
Через месяц его отправили в Германию. В Берлине, после очередного допроса с участием ученых-металлургов и химиков, чиновник в коричневом полувоенном френче с петлицами, на которых сверкали шитьем дубовые листья, дал понять, что его ждет награда, если он будет честно трудиться в Германии.
— Вам предоставят все возможности, о каких вы не могли мечтать в России, — сказал он с пафосом.
— Я о многом мечтал в России.
— Мы знаем.
— Я даже мечтал о своей лаборатории, — добавил Березенко.
— А вы и будете работать в такой лаборатории.
— Германия может располагать моими знаниями. — Эти слова прозвучали как клятва.
— Не будем скрывать, мы тщательно проверяли вас. — Чиновник перелистал толстую папку. — Собраны самые подробные данные о вас.
— Я заслуживал доверия с первого моего прихода к вам, — обидчиво произнес Березенко. — То, что я сообщил о работе нашего института, составляет государственную тайну. За это в Советском Союзе жестоко карают.
— Вы правы. Большевики вас расстреляют, если вы попадете к ним. Вас ищет НКВД. Мы наводили справки.
— Но почему в Германии установлена за мной слежка? — Эти слова он произнес просто так, на всякий случай.
— Не слежка — охрана. Большевики подозревают, что вы были завербованы нашей разведкой раньше, до войны. Дано задание заграничным агентам искать вас в Германии. Как видите, охранять есть от кого. Вы будете работать в Мюнхене на «Байерише моторенверке».
Чиновник позвонил. В кабинет быстро вошел высокий белокурый немец лет двадцати пяти в бежевом френче и черных бриджах, обтянутых коричневыми крагами. Он четко выбросил руку вперед и замер.
— Познакомьтесь. Это представитель завода, арбайтсфюрер Герман Лютц. Он будет сопровождать вас.
В поезде арбайтсфюрер расхваливал Германию, трудолюбие и образцовый немецкий порядок, великолепную природу и добродушных баварцев — наследников гениальных мастеровых, теперь делающих паровозы и моторы, оптику и самолеты.
По приезде в Мюнхен он поселил Березенко в общежитии-казарме, где отлично разбирались в шорохах за стеной, умели подглядывать в замочную скважину, оставаясь при этом незамеченными. Как понял Березенко, Лютц не был инженером, не разбирался в марках металлов, но считал себя знатоком человеческих душ. У себя на БМВ он точно знал, чего стоит каждый человек, как можно воспользоваться его слабостями в пользу рейха. Ему удавалось подкупать верных жен, и они начинали шпионить за своими мужьями. Девушек, живущих возвышенными идеалами, превращал в потаскух и своих агентов. Влюбленных мужчин заставлял отказываться от невест и жениться на других женщинах, опять же ради высших интересов.
На заводе Лютц представил Березенко доктору Хельду. Отныне новый сотрудник стал именоваться не иначе как доктор Бер.
Новый шеф оскорбился за свою великую нацию. Русского сразу рекомендовали на значительный пост в лаборатории. Но рекомендация нацистского комитета — это приказ. Пришлось показывать производственные цеха, рассказывать о порядках, узаконенных во всемогущей фирме Европы.
— Как вы догадались, доктор Бер, фирма работает на войну. Стало быть, мы являемся солдатами. До сего времени наши моторы считались самыми простыми и надежными в эксплуатации…
— Почему считались?
— У Москвы случилась заминка. Если исключить отчаянное сопротивление русских, то одной из причин нашего поражения явился совершенно неожиданный для нас, специалистов, факт: в условиях жестокой восточной зимы стали отказывать моторы. Мы пробовали применить особую норвежскую смазку, но она не помогла. Требуются принципиально новые двигатели, способные победить низкие температуры.
— Но я не знаток моторов.
— Я говорю об общей проблеме, — снисходительно проговорил Хельд и закурил, нисколько не заботясь о том, что дым плыл в лицо русского. — Вы будете решать достаточно узкую задачу: искать качественные сплавы, чтобы ими заменить крайне дефицитные для Германии металлы.
— Но, насколько я понимаю, Германия до войны сумела создать значительные запасы таких металлов… Не так ли?
Хельд не удостоил русского ответом. Он не собирался откровенничать с этим типом, чье выдвижение самим Берлином казалось для него загадочным.
В лаборатории, помимо Хельда, трудилось много инженеров, лаборантов и других «копфарбайтеров», как называли в Германии работников умственного труда. Одни держались вызывающе, другие — заискивающе, третьи просто не хотели иметь ничего общего с коллаборационистом. Но кто находился на ступень ниже по должности, подчинялись Беру чисто по-немецки, боясь потерять «бронь».
Березенко вспоминал голодных своих соотечественников. Они строили Шатуру и Днепрогэс, Магнитку и Комсомольск, учились в нетопленых классах, ходили в лаптях и заношенных гимнастерках, но делали все с энтузиазмом и бескорыстием, недоступным немецкому пониманию. Здесь вовремя завтракали, работали от сих до сих, исполняли супружеский долг, вырываясь на волю в один-единственный день — праздник мужской свободы, вознесенье, который мог возникнуть только у постоянно зависимых людей.
…Когда немцы подходили к Киеву, Березенко пошел в ополчение. Место сбора было на Подоле. Пока добирался туда, дважды попадал под бомбежку. Доехал, а там уже всех отправили в окопы. Вернулся в институт. Пусто. Оказывается, всего полтора часа назад отъехала последняя полуторка. Зацепился за колонну беженцев, но путь ей перерезали немецкие танки, наступавшие с севера и юга. Вернулся домой. Марина Васильевна, мать, тогда болела и не могла двигаться. Месяц перебивались кое-как. Меняли вещи на кукурузу и моченые яблоки. Потом стали голодать.
В это время и навестил Марину Васильевну соратник по гражданской войне Петр Федосович. Было ясно, что он оставлен в Киеве для подпольной работы. Он-то и посоветовал Анатолию Березенко идти в комендатуру.
