И вдруг, приглушенный туманом, не далее, как в полуверсте, бухнул одиночный выстрел. А следом за ним прозвучал протяжный, тревожный свист; мелькнули тени, процокали копытами несколько убегавших в горы оленей.
«Ага, где-то там, неподалеку от моря, в обрывах!»
Михаил Иванович стянул винчестер, положил его поперек седла и тихонько послал Саиба вперед. Не прошли и двухсот саженей, как перед ними, поперек пути, обозначился волок. На примятой траве — кровь.
Повернул коня по направлению волока. Еще сто шагов — и в кустах мелькнуло что-то бурое. Михаил Иванович спрыгнул с седла. Так и есть, олень! Даже не выпотрошенный, еще горячий, но уже обезглавленный. Значит, браконьер захватил только голову с пантами и кинулся к берегу, чтобы тут же скрыться на лодке. Но где она? Митюков вчера ее не обнаружил. Видно, ловкий хищник!
Янковский снова вскочил в седло и поскакал к невысокому обрыву, нависшему над бухтой. Над морем стеной стоял плотный туман. Он только чуть отступил от берега, оставив неширокую полосу отливавшей сталью воды.
Михаил Иванович спешился, быстро привязал Саиба к кусту и огляделся. «Этот черт где-то здесь у берега, под обрывом. Неужели успел столкнуть лодку и уйти? Не может быть, ведь я опоздал на какие-то минуты…»
И в этот момент из-за темных, обсиженных бакланами прибрежных камней на серую гладь воды вынырнула лодка!
Их разделяло меньше сотни шагов, и Михаил Иванович отчетливо разглядел стройную поджарую фигуру и молодое, с темными усиками лицо. Сейчас оно было бледно от волнения и напряжения.
Человек очень спешил. Почти ложась на спину, далеко назад забрасывал весла и сильными толчками гнал шлюпку в открытое море, в полосу тумана. Он еще не видел преследователя, но чутьем браконьера ждал его появления с минуты на минуту.
— Стой! Поворачивай, стрелять буду! — крикнул Янковский.
Мушка винчестера нащупала зеленовато-серую куртку, сделала нужный вынос. Палец лег на крючок. Теперь только плавно нажать, и парень ткнется носом в дно лодки. И все.
Но тот и не думал поворачивать, приналег еще сильнее.
«Но ведь совсем молодой, да и в меня не стрелял. Нет, надо перебить греби или сбить уключину и взять живым, проучить».
Он поймал в прицел весло, и, когда беглец занес и опустил его в воду, — с обрыва рявкнул крупнокалиберный винчестер. Донесся сухой щелчок, весло вздрогнуло, от него отлетела большая щепка. Подняв фонтанчик брызг, пуля ушла в глубину. Гребец весь съежился и выронил весло, но оно не переломилось.
— Черт, выдержало! А ну, дай-ка в уключину… — Михаил Иванович передернул скобу, прищурился, убрал дыхание, и — снова попал точно. Уключину заклинило, шлюпка начала разворачиваться.
Однако браконьер не растерялся. Мигом пригнулся, схватил лежавший под ногами маленький топорик и начал лихорадочно выправлять погнувшееся железо. Раздался третий выстрел. Видно, и эта пуля попала в цель, но дала рикошет. Человек вдруг странно дернулся, покачнулся, но вскочил на ноги, и, выхватив из гнезда другое весло, опустил его за кормой и начал быстро, по-азиатски, юлить. Остановившаяся было лодка снова набрала ход и, тускнея, втянулась в полосу тумана. Михаил Иванович чертыхнулся и опустил ружье.
«Ну да ладно, хорошо, что не продырявил. Зато теперь уж на всю жизнь запомнит!»
Услышал свист и оглянулся. С горки, до пояса мокрый от росы, спускался Митюков.
— Что, ушел?
— Уйти ушел, но я ему, кажется, нагнал жару!
— Я видал, как он завертелся. Кажись того, ожгли его малость, так ему и надо. Но прыткий, сатана: услыхал Саиба и айда налегке с одной головой. Да и убил-то второпях двухлетка, какие у него панты: шилья, за них и пяти рублей никто не даст…
* * *
За то недолгое время, что Юрий учился в гимназии, у него завелся дружок-одноклассник — Андрей Кочергин, ловкий, стройный, «прогонистый» парень. Юрия забрали домой помогать на хуторе, а Андрей сбежал из гимназии сам. Спутался с темной компанией, стал баловаться контрабандой и «легкой» охотой. Но ребята продолжали дружить. В детстве они соревновались в стрельбе из лука, а когда подросли, начали соперничать в пулевой. Стрельба из нарезного оружия по стандартным «офицерским» мишеням все больше входила в моду. Во Владивостоке каждое лето устраивались крупные состязания, победителям доставались ценные призы, за первое место — золотая медаль. В числе юных стрелков постоянно выделялись двое: Юрка Янковский и Андрюшка Кочерги и. Спор между ними проходил с переменным успехом, хотя Юрий и стал обладателем золотой медали.
В это лето, когда они, как обычно, встретились на спортивном стрельбище, он заметил на руке друга повязку.
— Что это у тебя с рукой, Андрюшка?
— А то не знаешь!
— Правда не знаю, в чем дело? Андрей выглядел необычно смущенным.
— Ладно, отойдем, расскажу…
Они присели в стороне на скамейке. Кочергин снял повязку и протянул Юрию руку.
— Вот, смотри — на левой руке не хватало среднего пальца, но рана почти зажила.
— Кто это тебя?
— Как кто? Да твой же батька!
— Папа? Когда? А-а, постой, постой, так это ты в прошлом месяце был на лодке?!. А мы все гадали… Я ж тебя сколько раз предупреждал: коли не можешь не браконьерить — твое дело, но к нам на Сидеми не лезь, у нас охрана поставлена как надо!
— То-то и оно, что говорил, не спорю. И верно, охрана налажена здорово. Да черт попутал, понес туда. Вот и оставил мне Михаил Иванович метку на всю жизнь. Но, брат, спасибо ему.
— Благодарность за то, что без пальца оставил? — Серо-зеленые материнские глаза Юрия озорно заискрились. — За науку, значит, спасибо?
— И за науку, конечно. — Андрей потрогал темные усики. — Но, главное, я же понимаю: ну чего ему было ту пулю мне в башку не всадить?! Уж коли в весло да в уключину на полном ходу лепит без промаху, то в человека-то с закрытыми глазами попал бы. А там камень на шею, бух в море — и концы в воду!.
— Папа и дома говорил, что только попугать хотел. Молодой, мол, совсем мальчишка.
— Понятно, пожалел. А попадись я, к примеру, нашим староверам на Сице или охране на острове Путятина — пустил бы твой Андрюшка Кочергин пузыри! Так что передай твоему бате поклон. Скажи — не обижается, мол, Андрей и больше на Сидеми ни ногой, вот те крест. А ежели и соберусь еще пошкодить, только не туда. Слово даю.
Кочергин сдержал слово и больше никогда не появлялся на полуострове. Но через несколько лет после отчаянной перестрелки с настигшей его охраной погиб от егерской пули и утонул у берега острова Рикорда.
