Я тоже поднялся и положил ему руки на плечи.
— Благодарю вас, мистер Мак-Ихерн, но нельзя. Вы достаточно повоевали. Предоставьте теперь это дело нам.
Он молча посмотрел на меня и кивнул. И снова на его лице появилось подобие улыбки.
— Возможно, вы и правы. Я только помешаю такому человеку, как вы. Я понимаю. — Обессиленный, он снова сел в плетеное кресло.
Я направился к двери.
— Спокойной ночи, мистер Мак-Ихерн. Скоро она будет в безопасности.
— Скоро она будет в безопасности, — повторил он. Потом поднял глаза, и я увидел в них слезы. И когда он снова заговорил, в его голосе было удивление: — Знаете, а я ведь почти верю!
— Вы и должны верить. Я лично привезу ее сюда, и мне это доставит больше радости, чем все то, что я когда-либо сделал в жизни. До пятницы, мистер Мак-Ихерн!
— До пятницы? Так скоро? — Он уставился в какую-то точку, которая, казалось, была удалена на биллионы световых лет отсюда, и, видимо, даже не сознавал, что я все еще стою в дверях. Потом он улыбнулся мне открытой улыбкой, и его глаза заискрились. — Мистер Калверт, сегодня ночью я не сомкну глаз, да и завтра тоже.
— Отоспитесь в пятницу, — сказал я, и он сразу отвернулся. Слезы текли по его впалым небритым щекам. Я тихонько прикрыл за собой дверь и оставил его мечтать. В одиночестве.
ЧЕТВЕРГ от двух часов до четырех часов тридцати минут утра
Тем временем я перебрался с Ойлен Орана на Крейгмор, но причин улыбаться у меня пока что не было. Во-первых, потому, что оставленный на борту яхты комбинированный штурман, состоящий из Дядюшки Артура и Шарлотты, всякий раз заставлял меня вздрагивать, как только я о нем вспоминал; во-вторых, потому, что северная оконечность Крейгмора выдавалась гораздо дальше в море и была изрезана ущельями больше, чем южное побережье Ойлен Оран; в-третьих, потому, что туман становился все гуще; в-четвертых, потому, что я был совершенно измотан и избит бурунами, которые буквально насаживали меня на рифы, когда я плыл к острову; в-пятых, потому, что я постоянно думал о том, имеется ли хоть один шанс из сотни, что я выполню обещание, данное Дональду Мак-Ихерну. Если подумать поосновательнее, то наверняка нашлись бы и другие, не менее веские причины, которые говорили о том, что улыбаться мне рановато. Но времени на размышления у меня не было. До рассвета нужно провернуть кучу дел.
Ближайшая из двух рыбачьих лодок в маленькой гавани все время играла на волнах, которые накатывали от рифов, и поэтому мне не пришлось беспокоиться по поводу шума, когда я подтягивался, поднимаясь на палубу. Единственное, что мне нужно было, так это помнить про проклятый свет, который шел от сарая до самой лодки. В нем меня могли увидеть из других домов, находящихся на берегу. Но мои заботы по этому поводу были ничтожны по сравнению с благодарностью за то, что он все-таки есть, И даже Дядюшка Артур присоединился ко мне там, в бурном темном море.
Итак, моторная лодка, приблизительно пятидесяти футов в длину, построенная таким образом, что могла подставлять свой лоб любому урагану. Судно находилось в образцовом порядке, на палубе и в других местах не было ничего лишнего. Настоящая добротная рыбачья лодка. Надежды мои начали расти.
Вторая лодка оказалась точной копией первой. Они походили друг на друга вплоть до мельчайших деталей. Было бы неверно утверждать, что сейчас надежда стала во сто крат сильнее, но, как бы то ни было, она поднялась из низин, в которых находилась все последнее время.
Я подплыл к берегу, спрятал принадлежности для подводного плавания чуть выше черты прибоя, к сараю для разделки акул, стараясь держаться в тени. В сарае я обнаружил лебедки, стальные трубы, бочки и целый арсенал всевозможного инструмента. Тут были даже подъемные кранчики и еще кое-какие, на первый взгляд, непонятные, но, несомненно, полезные вещи. Здесь же находились останки акул, издающие такое зловоние, которого я, пожалуй, не знавал за всю свою жизнь. Поэтому мое отступление больше походило на бегство.
В первом доме я ничего не нашел. Я посветил фонариком в разбитые окна. В доме — никого: он выглядел таким заброшенным, словно там полсотни лет никто не бывал. Уильямс говорил, что этот клочок земли оставили еще до первой мировой войны, и в это верилось сразу. Лишь обои выглядели так, словно были наклеены только вчера — необъяснимый феномен западных островов. Какая-нибудь заботливая бабуся — в те дни дедуси в доме пальцем о палец не ударяли — купила по случаю обоев по пятнадцать центов за фут, и пятьдесят лет спустя они выглядели такими же новыми, как в тот день, когда их наклеили.
Второй дом оказался таким же заброшенным.
В третьем, который далее всего отстоял от сарая, жили рыбаки. Выбор их был вполне объясним. По возможности дальше от вонючего сарая! Если бы спросили у меня, я бы им посоветовал поставить палатку еще дальше — на другом конце острова. Но, возможно, это моя личная, субъективная реакция. Возможно, смрад сарая был для рыбаков приблизительно тем же самым, что и жидкие аммиачные удобрения для швейцарских крестьян. Символом успеха и благополучия! По моему разумению, за успех можно платить дорогой ценой.
Я осторожно открыл смазанную акульим жиром дверь и, войдя, снова включил фонарик. В этой передней бабушка не нашла бы для себя ничего интересного, но дедушка с удовольствием бы здесь уселся и стал терпеливо ждать, пока его борода полностью не поседеет. И ни разу не вышел бы в море! С одной стороны вдоль стены стояли полки, полностью заставленные снедью и десятком ящиков виски. Кроме этого — целая гора ящиков с пивом. «Австралийским», — сказал тогда Уильямс, а ему можно верить.
Три другие стены, на которых не осталось ни клочка обоев, были предоставлены различным течениям живописи. Тут не доминировал один какой-то стиль, зато впечатляло разнообразие красок, какого не найдешь даже в крупных музеях и картинных галереях. Должен признаться, что тут преобладали мужские пристрастия.
Я обошел мебель, изготовленную отнюдь не искусным мастером, и открыл дверь, ведущую внутрь дома. За передней находился коридорчик, из которого шли пять дверей — две по правую руку и три — по левую. Я решил, что шеф бригады, по всей вероятности, занимает самую большую комнату, и осторожно открыл дверь.
В свете карманного фонарика я увидел до удивления хорошо обставленную комнату. Красивый ковер, тяжелые занавеси, несколько массивных кресел, дубовый спальный гарнитур, двуспальная кровать и книжная полка. Над кроватью электрическая лампочка с абажуром. Эти дикие австралийцы, видимо, придавали большое значение домашнему уюту. Рядом с дверью находился выключатель. Я нажал его, и вспыхнул свет.
