Последнее время у нас выдались темные, безлунные ночи; именно в такие ночи, по словам Армитеджа, и исчезают овцы. И, представьте себе, овцы действительно стали пропадать. Две из них принадлежали мисс Эллертон, одна — старому Пирсону и еще одна — мисс Мултон. Четыре овцы за три ночи! От них не осталось и следа, и вся округа только и говорит о цыганах-похитителях.
Но случилось и нечто более серьезное. Исчез Армитедж! Ушел из дому поздно вечером в среду и как в воду канул! Армитедж одинок, и его исчезновение не было сразу замечено. Скорее всего он задолжал кому-то много денег и скрылся; возможно, нанялся на работу в другие края — таково всеобщее мнение.
У меня на этот счет особая точка зрения. Возможно, было бы правильней предположить, что исчезновение овец побудило Армитеджа принять какие-то меры, закончившиеся его собственной гибелью? Он мог, например, устроить засаду возле штольни на зверя, похищающего овец, и страшное чудовище утащило его в глубь горы. Какой невероятный конец для цивилизованного англичанина двадцатого века! Мне думается, это более всего походит на истину.
Но коли так, то я в какой-то степени несу ответственность за гибель этого несчастного и за все беды, которые могут еще произойти. Несомненно одно — сведения, которыми я располагаю, требуют от меня принять срочные меры для предотвращения возможных несчастий.
Сегодня поутру отправился в местное отделение полиции и рассказал всю историю. Инспектор записал ее в толстый гроссбух и поблагодарил меня с самым серьезным видом. Но не успел я выйти от него, как услышал за спиной взрыв хохота. Без сомнения, инспектор рассказывал о моем приключении.
Очевидно, придется самому принимать какие-то меры.
10 июня. С большим трудом, лежа в постели, взялся за дневник, последняя запись в который была сделана шесть недель назад. Я пережил ужасные потрясения — и физическое и духовное, однако достиг своей цели. Опасность, таившаяся в каньоне Голубого Джона, исчезла навсегда и никогда уже больше не возвратится. И это для общего блага удалось сделать мне, беспомощному инвалиду.
Насколько это в моих слабых силах, постараюсь изложить события с максимальной ясностью и полнотой.
Ночь в пятницу третьего мая выдалась безлунная, пасмурная. По моим предположениям, именно в подобные ночи чудовище выбирается на поверхность из древней штольни. Около одиннадцати часов я вышел из дому, захватив с собой лампу и ружье. Предварительно оставил записку на столике в спальне, в которой сообщал, что, если не вернусь ко времени, меня следует искать в старой штольне.
Добравшись до каньона Голубого Джона, я притаился среди окал возле входной арки, погасил лампу и стал терпеливо ожидать, держа ружье наготове.
Время тянулось томительно медленно. Внизу, в долине, мерцали огоньки в окнах фермерских домиков. Звон церковного колокола, отбивавшего часы в Чэппель-Дэле, едва долетал до меня. Темнота и гнетущая тишина только усиливали чувство одиночества и тоски. Мне приходилось призывать все свое мужество, чтобы побороть страх и желание поставить крест на опасном предприятии и поживее убраться домой на ферму. Но самоуважение, заложенное в натуре каждого человека, заставляет его идти по намеченному пути. Это чувство собственного достоинства и было моим спасением: оно укрепляло мои силы и уверенность в борьбе с инстинктом самосохранения, который гнал меня прочь отсюда. Я рад, что у меня хватило выдержки. Как бы дорого ни обошлась мне моя затея, мужество мое, во всяком случае, было безупречным.
На далекой церкви пробило полночь. Затем — час ночи… Два… Это был самый темный час ночи. Тучи проносились над самой землей, едва не цепляясь за вершины холмов, и в небе не было видно ни звездочки. Где-то в скалах громко вскрикнула сова. И снова тишина. Только стелющийся шелест ветра…
И вдруг я услышал его!
Из далекой глубины ущелья донеслись приглушенные шаги — мягкие, крадущиеся и в то же время такие тяжелые. Загрохотали камни, осыпающиеся под могучей поступью гиганта. Шаги приближались. Они уже звучали рядом. Затрещали кусты, и в ночи возникли неясные очертания фантастического первобытного чудовища.
Меня парализовали изумление и ужас. Я ожидал увидеть нечто страшное, и все же оказался совсем неподготовленным к тому, что предстало перед моими глазами в эту минуту. Я замер, боясь шелохнуться, когда огромная черная масса пронеслась почти бесшумно в нескольких ярдах от меня и скрылась в ночной темноте.
Но я твердо решил дождаться возвращения чудовища и схватиться с ним. Уж на этот раз нервы мне не изменят! Оно не пройдет безнаказанно мимо меня! Стиснув зубы, я поклялся себе в этом. Ружье со взведенными курками было нацелено на вход в штольню.
Стояла удивительная тишина. Со стороны спящей деревни, где на свободе бродило это воплощение ужаса, не доносилось ни звука. Я нервничал, ибо не мог знать, как далеко ушло чудовище, что оно делает, когда вернется обратно.
И все-таки я едва не пропустил его вторично. Ничто не предвещало появления зверя, мягко ступающего по траве. Он появился неожиданно, когда я совсем его не ожидал. Черная, быстро движущаяся масса снова пронеслась мимо меня, направляясь к входу в штольню. И снова моя воля была парализована — палец мертво застыл на спусковом крючке ружья.
Невероятным усилием я стряхнул с себя оцепенение и, вскинув ружье, выстрелил в удаляющуюся черную тень. Это случилось в тот самый момент, когда чудовище, продравшись через кустарник, было у входа в штольню. В свете яркой вспышки выстрела я мельком увидел косматую гору: грубую ощетинившуюся шерсть — серую сверху и почти белую внизу, огромное тело на коротких и очень толстых кривых лапах. Видение это длилось один миг. Затем послышался грохот камней — то чудовище бросилось в штольню.
Откинув страх, я засветил свою мощную лампу и, держа ружье наготове, кинулся вслед за ним.
Лампа залила тоннель ярким светом, совсем непохожим на желтое мерцание свечи, с которой я брел здесь двенадцать дней назад. Стремительно несясь по тоннелю, я не упускал из виду чудовище, бежавшее впереди меня. Оно мчалось большими скачками, раскачиваясь из стороны в сторону. Громадное тело заполнило все пространство между стенами тоннеля. Шерстью, свисавшей длинными густыми космами, развевавшейся на бегу, животное напоминало гигантскую неостриженную овцу, но ростом превосходило самого крупного слона.
Сейчас мне и самому кажется невероятным, что я отважился преследовать такое страшилище в недрах Земли. Но когда в жилах человека закипает кровь от сознания, что из рук ускользает добыча, в нем пробуждаются первобытные инстинкты охотника, а осторожность и страх отступают прочь. Сжимая в руке ружье, позабыв обо всем, я что есть силы бежал за чудовищем.
