Он сказал эти слова каким-то глухим, печальным голосом.
— Генри Дьюрри, — сказал мастер Баллантрэ, — прежде чем начать с тобой драться, я скажу тебе два слова: ты умеешь драться на рапирах, это верно, но драться на рапирах и на саблях большая разница, и поэтому я предполагаю, что ты будешь убит. Но обрати внимание на то, насколько мое положение лучше твоего. Если я тебя убью, то я уеду отсюда и буду жить великолепно в какой-нибудь другой стране; в деньгах у меня недостатка не будет, — я наследник поместья Деррисдир Баллантрэ. Если же я буду убит, и ты останешься в живых, что ты будешь представлять из себя? Ровно ничего. И кому ты нужен? Ровно никому. Твой отец, твоя жена, которая, как тебе известно, любит меня, а не тебя, даже твоя дочь, — все будут жалеть о том, что не ты убит, а я, и никогда не простят тебе, если ты убьешь меня. Подумал ли ты об этом, дорогой Генри?
Он взглянул на брата и, иронически улыбнувшись, поклонился так, как обыкновенно принято кланяться перед началом фехтования.
Мистер Генри не ответил ни слова и так же поклонился, после чего они начали драться.
Подробности поединка я передать не берусь, так как был до такой степени взволнован, что с трудом мог следить за тем, что происходило на моих глазах; знаю только, что мистер Генри дрался с ожесточением, и что шансы победы были на его стороне, он владел оружием лучше, чем его враг. Вот уже он совсем близко подошел к нему и, казалось, тотчас должен был вонзить в грудь его саблю, когда тот с проклятием сделал прыжок в сторону, надеясь таким образом спастись, так как он, без сомнения, понимал, что положение его критическое. Но прыжок этот не помог ему — напротив, вследствие того, что он переменил место, свет от свечей, падая ему прямо в глаза, мешал ему верно прицеливаться, и мистер Генри, воспользовавшись своим выгодным положением, еще с большей энергией набросился на своего врага. В точности я не могу сказать, так как от испытываемого мною ужаса я был в каком-то оцепенении, но мне кажется, что, заметив, что он погибает, Баллантрэ схватил левой рукой лезвие сабли мистера Генри, что во время дуэли отнюдь не позволено делать. Мистер Генри, однако, не растерялся, а отскочил в сторону как раз в ту минуту, когда мастер Баллантрэ собрался вонзить ему оружие в грудь, и тотчас после этого я увидел, как мастер Баллантрэ, размахивая саблей по воздуху, упал на колени, и прежде чем он успел встать, мистер Генри пронзил его своим оружием.
Я вскрикнул и хотел было подбежать к раненому, чтобы его поддержать, но раньше, чем я подошел к нему, он уже лежал на земле как пласт.
— Возьмите левую руку и пощупайте пульс, — сказал мистер Генри.
— Она вся в крови, — ответил я.
— Взгляните, пожалуйста, внутренняя сторона руки порезана или нет? — спросил он.
— Порезана, — ответил я.
— Ну, да, я так и знал, стало быть, я не ошибся, что он схватил мою саблю рукой, — сказал он и отвернулся.
Я расстегнул платье мастера Баллантрэ и приложил ухо к его сердцу.
Оно не билось, не слышно было ни малейшего биения.
— Да простит вас Бог, мистер Генри, но вы убили вашего брата, он умер, — сказал я.
— Умер? — повторил он в изумлении, каким-то недоверчивым тоном, затем громко закричал: — Умер? Не может быть!
И с этими словами он швырнул на землю окровавленную саблю.
— Что нам делать? — сказал я. — Не волнуйтесь, пожалуйста. Не выходите из себя и скажите лучше, как нам теперь быть?
Он повернулся ко мне и, взглянув на меня разрывающим душу взглядом, сказал:
— О, Маккеллар!
Затем он закрыл лицо руками. Я дернул его за рукав и сказал:
— Ради Бога, будьте храбрее! Успокойтесь. Подумайте лучше, что нам делать теперь.
Он взглянул на меня каким-то тупым взглядом и спросил:
— Что делать? — Затем взор его упал на лежавшего на земле брата. — О! — воскликнул он, приложил руку ко лбу, как будто он старался что-нибудь припомнить, и, повернувшись, бросился бежать прямо в дом.
Я стоял с минуту в нерешимости, затем, решив, что моя обязанность заботиться теперь о живом, а никак не о мертвом, я оставил тело лежать, где оно лежало, и свечи гореть, где они горели, бросился бежать в дом искать мистера Генри. Но в то время, как я бежал по саду и как я искал его, я мысленно все время видел перед собой несчастного убийцу с искаженным от ужаса лицом.
Я прошел в дом и отправился прямо в зал, надеясь там его найти. Он действительно стоял посреди зала и, закрыв лицо руками, заметно дрожал.
— Мистер Генри, — сказал я, — мистер Генри, так нельзя, вы губите и себя, и всех.
— Что я сделал, что я сделал! — закричал он, глядя на меня таким взглядом, который навсегда остался у меня в памяти. — Кто сообщит об этом старику-отцу?
Голос, которым он выговорил эти слова, затронул мою душу; у меня положительно сердце разрывалось на части, глядя на моего несчастного мистера Генри, но терять время на излияния чувств мы не могли, и поэтому я налил стакан крепкого вина и дал ему выпить.
— Выпейте, выпейте весь стакан, — сказал я.
Я подал ему стакан, и он, как послушный ребенок, исполнил то, что я от него требовал. Так как и я чувствовал себя совершенно убитым и, кроме того, чувствовал, что я прозяб, то я также последовал его примеру и выпил стакан.
— Надо сообщить отцу об этом, Маккеллар, надо непременно сообщить ему об этом, — сказал мистер Генри.
И с этими словами он бросился в кресло, в котором обыкновенно сидел его отец, и без слез зарыдал.
Я положительно терялся и не знал, что мне делать. На мистера Генри, по-видимому, нечего было рассчитывать, он был в таком отчаянии, что ни на что не решался.
— Ну, хорошо, — сказал я, — посидите здесь, а я все устрою.
Взяв в руку свечку, я отправился бродить по темным комнатам дома. В доме было совершенно тихо, очевидно, никто не слышал и не видел, что произошло. Теперь моя задача была следующая: сообщить жене и отцу мистера Генри о несчастном событии, но таким образом, чтобы никто, кроме них, не узнал о нем. Раздумывать о том, что прилично, а что неприлично, я не мог, так как дело у меня было слишком серьезное, и поэтому я без всякой церемонии отворил дверь спальни миссис Генри и вошел к ней.
— Что случилось? Верно, что-нибудь ужасное? — воскликнула она, садясь в постели.
— Сударыня, — сказал я, — я выйду в коридор, пока вы оденетесь, а затем прошу вас тотчас принять меня у себя в комнате. Мне необходимо сообщить вам о весьма серьезном деле.
Она не мучила меня бесполезными вопросами, а быстро оделась, и раньше, чем я успел обдумать, как мне начать с ней разговор, она уже стояла на пороге двери и приглашала меня войти к ней.
