желудка, у отца сердце сбои стало давать и почки. На работу не берут никуда. Старые. Да и не отстроили столько ещё, чтобы и старым места хватило. Они дома и сидели. Денег на лекарста – хрен да копейка. То есть, вообще не было. Ели, что попадя. Обноски с войны надевали и на будни и на праздники. Жалко мне их было, аж сердце ныло.
Вот тут во дворе и объявился старый вор. С погонялом Банкир. Откуда он взялся – никто не знал. Может «откинулся» и приземлился у нас, может просто «сделал ноги» от кого-то, кому был поперек дороги, может с кичи , из тюряги, значит, ломанулся. Но то, что он нам показал, малолеткам, было не фокусом, а чудом. Банкир вежливо подходил к прохожим, а мы смотрели. Он что-то спрашивал, ему показывали пальцем куда-нибудь в сторону, он благодарил, пожимал руку мужикам и элегантно кланялся дамам, на миг прикасаясь к ним в знак благодарности. И приносил на часы, лопатники, кошельки то есть, портсигары, цепочки с камнями и прочую ерунду. Мы с открытыми ртами смотрели и не понимали – как он это делает. Никто из нас не замечал, что он лезет в карман или под рукав пиджака за часами, а, тем более, на грудь женщине за цепочкой. Но все это добро лежало перед нами. Причем все из нас знали, что у Банкира до этого никаких цацек в карманах не было. Он вообще был в трико без карманов.
Вот Он нас троих и приголубил. Меня, Валерку Зыкина и Сашку Носатого. Выбрал из пятнадцати желающих научиться карманы шмонать. Сколько мы упражнений на пальцы сделали – не посчитаешь. Сколько он нам подзатыльников навешал за ошибки – сдуреть можно. Но за год я научился работать чисто и элегантно. И Банкир сказал, что работать будем по понятиям. Он наводит. Мы работаем, и по двадцать пять процентов ему скидываем честно. Поймает на крысятине – плохо будет.
Короче, с благословления Банкира двинул я в широкую, вольную, просторную и рисковую большую воровскую жизнь.
То, что я фартовый, мне не было известно. Это Банкир мне сам сказал месяца через три.
– Везёт тебе, Толян, – сказал Банкир. – Это хорошо. Но ты никогда не забывай, что жизнь вора – это дело не Божеское. Оно, наоборот, от нечистой силы происхождением. Никогда ещё дьявол у Господа не выигрывал. Маза всегда за Всевышним. Так что – не бойся, но знай, что тебя всё одно поймают и посадят. У вора не бывает другой судьбы. Вещи, которые ты ловкостью пальцев отнял у людей, постепенно отнимают у тебя свободу. И однажды отнимут совсем. Хорошо, если ненадолго.
– Буду помнить, – ответил я и отдал Банкиру его пачку папирос, которая была заткнута у него на талии за резинку трико.
Ну, сука какая! – восхитился Банкир. – Ладно, мечи дальше. Процент приносишь по субботам сюда, на скамейку. Не сомневаюсь, что ты не алямс – трафуля.
Перевожу тебе, Стасик: несерьёзный, значит, человек.
И вот два года я усиленно работал бабочником. Карманником, по человечески говоря. Оделся как фраер. Мотоциклы себе и бате купил. «Ковровец-К 175Б.
Отца с матерью одел богато. Отцу всё бостоновое и коверкотовое. И костюмы, брюки, и пальто. Шапку ондатровую достал ему, сапоги-ботинки теплые, туфли на лето шикарные, чешские, ну и много всяких мелочей ему добавил. Маманю упаковал как графиню. Всё у неё было забугорное. От одежды нижней и верхней, до посуды. Серебряный набор ложек и вилок нашел на двенадцать рыл, машинку швейную взял у барыги одного новую. «Зингер». Лучше неё не бывает. И постельное бельё на всех по три комплекта. Польские наборы. С вышивкой в виде лепестков розы по углам подушек, наволочек, простыней и одеял. А сами комплекты голубого и розового цвета. Розовый маме. А нам с отцом голубые. Еду покупал в дорогих магазинах и на рынке. В комиссионке отцу купил настоящий виски. Литровую бутылку. Он по пятьдесят граммов пил раз в неделю. Берёг. Ну и, конечно, обеспечил всеми самыми лучшими лекарствами и водил их в больницы к самым известным докторам. И, представляешь, вылечились родители за год полностью. Клянусь! Лучше, чем тогда, когда они поправились, мне в жизни никогда не было.
А потом, когда мы год с Банкиром поработали, Валерку, одного из нашей тройки, на перо посадили. Ну, зарезали. В подъезде. Домой шел из кино.
Банкир даже не удивился. У него, говорит, врагов много было. Кому-то путь пересёк. А я знал, что Валерка не всё положенное Банкиру отдавал. День, говорил, не фартовый был. И ведь как-то Банкир пронюхал это дело. Он и натравил своих дружков на него, видать. И я понял, что честный вор – это не юмор. Это очень серьёзно. И я ни разу хозяина своего не кинул. Отдавал и процент, а иногда и выше. На всякий случай. Один раз как-то у одного знакомого башкомника, спекулянта, по-простому, купил Банкиру волыну, револьвер, и семь пачек маслят. Патронов, то есть. К новому году подарок вроде.
– Толян, – сказал Банкир и подарок не взял.– Я ерик (старик, значит). Мне эти феники – чистый яман, ( перевожу: для меня это плохо). Я на складку (на убийство, значит) не пойду и по старости, и по закону. По понятиям я в нашем воровском мире – Ли (перевожу – авторитетный вор), а не сявка (начинающий блатняк), готовый мочкануть человека. Надо авторитет держать умом и умением, а не рогулькой.
Ну, это револьвер по фене. Короче, не взял он. Я его себе оставил. Промаслил, в тряпку завернул и закопал вместе с маслятами под одной автобусной остановкой с крышей. Слава Богу, не пригодился. А через два года кайфа я сел на два года. Поймали меня на вокзале в буфете. Я там сармак, ну, кошелек с хорошими башлями, у одного толстого штымпа, (а это обычный человек, у которого я наметил сбондить лопатник ) дёрнул, но не просёк, что за угловым столиком два парня сидели. Эти парни были как раз оперативниками из железнодорожной милиции. Новенькие. Я их не знал. Они меня и взяли. И на два года поехал я по этапу из крестов под Джезказган по общему режиму. Пока сидел – думал. Сиделось-то неплохо. Но это была не та жизнь, которой я хотел. Ты не поверишь, но когда я обеспечил старость родителям, меня тошнило воровать. Делал это только из-за Банкира. Я был для него курицей, которая несла большие золотые яйца. И сдёрнуть от него было тухлым делом. Судьба Валерки мне не подходила. Но завязать
