В ночь на десятое июня, после того как были приняты все три варианта объявления фирмы «Грабенауэр и сыновья», из гавани Рио-де-Жанейро вышла парусно-моторная шхуна «Кариока». Во втором часу ночи она легла курсом на остров Разочарования.
Утром восьмого июня капитан санитарной службы Роберт Д. Фламмери встал раньше обычного, торжественно и величаво совершил небольшую прогулку, чтобы собраться с мыслями. Затем Мообс помог ему вынести столик под сень высокого и старого дерева с очень гладкой корой, блестевшей, как скорлупа свежесорванного спелого каштана, и Фламмери сел бриться. Вскоре рядом с ним пристроился с той же целью майор Эрнест Цератод.
Метрах в пятнадцати, под другим деревом, улегшись животом в густой траве, писал свою заветную книгу Джон Бойнтон Мообс. Писание давалось ему с трудом. Он вздыхал, ерошил волосы, ворочался, стараясь устроиться поудобней, то и дело встряхивал ручку, хотя чернила и без того подавались вполне удовлетворительно, зевал. Конечно, он мог бы куда удобней писать за столом в пещере, но в пещере было душно, писать пришлось бы при свете «летучей мыши», а главное, нельзя было бы подслушать, о чем будут вести разговор Фламмери с Цератодом или с Егорычевым, потому что по всему было видно, что Фламмери собирается предпринять что-то важное.
Смит, сидя на камне у входа в пещеру, чистил закопченное ламповое стекло. Как существо социально низшее, он в данный момент не интересовал ни Фламмери, ни Цератода.
Бритье происходило в полном молчании.
Обрызгиваясь одеколоном, Фламмери, первым кончивший бриться, нарушил наконец молчание.
— Хорош этот Егорычев, нечего сказать!.. Человек поздравляет его с открытием второго фронта, а он в ответ только ухмыльнулся… Бред какой-то!
— По справедливости говоря, не такой уж бред, — с удовольствием вступился за истину Цератод. — Он видит в открытии второго фронта доказательство того, что теперь уже Советы могли бы обойтись и без нас. И, между нами говоря, ведь это так и есть, если судить по вашим словам…
— Так-то оно так. Но вежливые союзники на это не намекают.
— У русских другие представления о вежливости и…
— И сколько нам еще придется терпеть соседство этого хама! — * поморщился Фламмери. — Вдруг господу угодно будет продержать нас на этом острове месяцы… или даже годы?.. Бр-р-р!.. Кстати, где он сейчас?
— Господь? — осведомился Цератод с пленительным простодушием.
— Нет, Егорычев, — отвечал Фламмери с еще более пленительной кротостью.
— А-а-а, Егорычев! Рыщет где-нибудь поблизости. Сутки не давал спать людям, выстукивая пещеру, сейчас мешает спать ящерицам, роясь в кустах.
— Мообс, — сказал Фламмери, — пригласите-ка сюда Егорычева! Но как раз в это время Егорычев и сам появился на лужайке, усталый, вспотевший, в ботинках, мокрых от росы и облепленных комьями жирной земли.
— Можно вас к нам, Егорычев? — крикнул Фламмери. Егорычев выбрал местечко посуше, с удовольствием опустился на траву, оперся спиной о прохладный ствол могучего дерева и стал не торопясь счищать землю с ботинок.
Как ни старался Фламмери представиться совершенно спокойным, видно было, что он в весьма приподнятом настроении.
Егорычев вопросительно глянул на него, и Фламмери, откашлявшись, начал так:
— Мистер Егорычев, мистер Цератод, сэр! Я не вправе скрывать от вас, что вот уже двое с лишним суток на коленях возношу всемилостивейшему господу нашему молитвы, прося просветить и наставить меня, как поступить, чтобы наилучшим образом удовлетворить его пожелания насчет острова, на котором мы сейчас с вами находимся… Двое с лишним суток горячих молитв, джентльмены! Обращаю ваше внимание: двое с лишним суток без сна и покоя!..
При этих словах все еще не кончивший бриться майор Эрнест Цератод глянул на него с нескрываемой подозрительной усмешкой. Мообс — с восхищением и заблаговременным одобрением, капитан-лейтенант Константин Егорычев — с недоумением. Егорычев еще не догадывался, к чему Фламмери клонит свою речь. Но тот как бы не замечал обращенных на него и столь разноречивых взглядов, точно так же, как не обращал внимания ни на солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь густую и тяжелую листву, чтобы поплясать на его Загорелой и сытой физиономии, ни на одинокого тучного шмеля, упорно кружившего вокруг его седовласой головы, ни на невообразимо пеструю пичужку, устроившуюся на веточке почти напротив глаз мистера Фламмери и все нацеливавшуюся, как бы ей половчей проглотить этого пленительного жирного шмеля.
Между тем мистер Фламмери говорил, все более воодушевляясь:
— И вот сегодня ночью на меня снизошло просветление. Я сам не знаю, как это произошло, но это было так: «Роберт Фламмери, — сказало мне что-то властное, могучее и неоспоримое, — ты не смеешь отказываться от нового тяжкого бремени, которое провидению угодно возложить на тебя и на твой народ. Пусть спутники твои по бранным делам и страданиям узнают из уст твоих, что на твои слабые плечи возложена ответственность перед богом и человечеством за этот несчастный остров, коснеющий в дикости, суетности и языческой безнравственности…»
— Что такое?! — нехорошо и совсем не набожно улыбнулся Цератод, медленно приподнимаясь с камня, на котором он было устроился после бритья. — Вы уверены, капитан Фламмери, что все Эти чудеса вам не приснились?
— Уверен, майор Цератод, — кротко ответствовал капитан Фламмери. — Мне это никак не могло присниться. Я провел бессонную ночь в молитве. Я вам все передаю с документальной точностью.
Егорычев молчал. Он решил не спешить и послушать, что будет дальше.
— Я ожидал такого разговора, — проницательно заметил Цератод и снова уселся на камне. — И почти уверен был, что он начнется с чего-нибудь божественного. Что ж, это вполне допустимый прием.
Капитан Фламмери насупил брови, давая понять, что он шокирован такими святотатственными словами. Но Цератод не счел нужным учесть мимические упражнения своего достойного собеседника.
— Но мне кажется, — продолжал он как ни в чем не бывало, — что эффектная, хотя и не всегда эффективная ссылка на волю провидения, которую, понятно, чрезвычайно трудно проверить документально, в настоящем случае не необходима. Мы с вами достаточно подготовлены для деловой и безупречно логической беседы, чтобы спокойно обойтись без потусторонних мотивировок…
— Сэр! — счел нужным подать свой голос капитан Фламмери, но майор Цератод пропустил мимо ушей этот односложный укор, насыщенный благородством, святостью и бескорыстием, как грозовая туча электричеством, или, если хотите, как бумажник делового человека банковскими билетами.
