взгляд, отвернулся.
— Успех! — гаркнул Петр. — Нам же повезло. Бывает же у людей везение.
— А? Да… У людей бывает.
— Поздравляю, Юра, — тихо сказала Шурочка, — и всех нас.
Голос ее доносился словно издалека. Неужто нашелся режим?
Ах, если бы только время и возможности — законные, утвержденные, утрясенные. Или хотя бы эти сверхурочные по вечерам… Так здорово колдовать у раскаленного жерла печи, вместе нарушать трудзаконодательство!.. Будь его воля, он бы вообще его отменил.
— А в том… ну, в твоем варианте, — спросил он, стараясь не напоминать ей о муже, — это предполагалось?
— Не знаю, — сказала она, запнувшись. Испуганно взглянула на часы: — Господи, пол-одиннадцатого! — и потерла щеки ладошками.
И тотчас затрещал телефон. Шурочка торопливо сняла трубку.
Юрий видел, как удивленно вскинулись ее брови.
— Батюшки, — протянула она, слегка изменившись в лице, — ты-то как ко мне попал?.. Как — что? Работаем. Да. Интересно — объясню, сейчас некогда… А вот сам и спросишь.
Она нетерпеливо подбивала носком тумбочку, и каждый пинок отдавался у Юрия в сердце, он уже понял, с кем она говорит, догадался.
— Ладно, с дочкой я уж сама полажу, можешь быть свободен. Скоро вернусь.
«Ну что ж, — подумал он, — приехал — помирятся, дело житейское. Для того, видно, и взял временный отпуск, а может, работу на дом. Подумаешь — семьдесят километров, час на электричке. Странно, что ни разу даже не заикнулась о нем, не пожаловалась, а так хотелось понять, что у них произошло. Впрочем, это уже неважно. И потом, неизвестно еще, чем у них кончится. Приехал… Ну и что? Быть рядом — еще не значит вместе», — решил он с каким-то неясным чувством вины и глухой неприязни. Успокаивал себя, будто лечил, еще не понимая, что болен.
— Домой?
— Да.
— Мы тебя проводим, поздно же, — суховато, в тон ей ответил он, — все вместе.
— Хорошо, — кивнула она, — проводи старушку.
Вилька с Петром — так уж получилось — ушли вперед, а они с Шурочкой шли рядом и молчали. Язык словно прилип к гортани — не знал, о чем говорить, а может быть, просто боялся спугнуть умиротворенность молчания.
…У подъезда, где размещался семейный сектор дома-общежития, они остановились. Он неловко пожал ее жестковатую от баранки руку, сказал:
— До завтра. — Рукопожатие было слишком коротким. — Все-таки не без пользы эти сверхурочные.
— Конечно, Юрочка, ну, давай чмокни меня в щеку и беги… Робеешь?
— Что ты, — смущенно отшутился он, — не привык ухаживать за старушками.
Вдруг она резко обернулась… Дробный стук каблучков на лестнице, вопль: «Мама!» — и какой-то буйный, дикарский танец, продолжавшийся с минуту, пока Шурочка, рассмеявшись, не подхватила девчонку на руки.
— А я сама, а я сама… Тетя Пася не пускала, а увидела тебя в окно и удлала…
— А где отец?
— Усел! Не доздался! Подарки оставил, много-много… Кукла вот такая!
— Ну и слава богу.
Он так и не понял, что означает это «слава богу». «И куда ушел муж? Неужели на станцию? Уехал? Бог ты мой, — размышлял он с каким-то печальным облегчением. — Ну к чему все это, уймись ты! Семья, ребенок. Сколько девчонке? Четыре, самое большее. Однако, бойкая».
Дурацкие мысли. Нужно же было о чем-то думать, потому что Шурочка все еще стояла с дочкой на руках, а та все не унималась.
— Я ела, ела, — лепетала она, прижавшись к маминой щеке, — тети Паси калтошку. И кукла ела.
— Вот и славно… Ну, пошли. Я тебе еще куплю куклу.
— Заспящую?
— Да-да. Во-от такую, спящую.
— Всегда заспящую?
— Нет, не всегда. — И еще раз обернулась: — До свидания, Юра.
Петр с Вилькой шли впереди, не хотелось их догонять. Вилька все время оглядывалась, а он все больше отставал. И смотрел себе под ноги.
Дома их ждал сюрприз — ответная, «профессорская» бутылка шампанского и банка черной икры. Унылый вид Семена не совсем соответствовал натюрморту, округлые, в желтизну, глаза смотрели устало и словно бы настороженно.
— Небось из институтского буфета? — спросил Петр, погладив банку. — Ничего живут.
— Что нового? Присаживайтесь, рассказывайте.
— Может, отложим? — сказал Петр. — От споров горло пересохло.
— А что, есть причина для спора?
— Есть-есть… Так что давай-ка лучше ты. Как там житье-бытье столичное, что в институте? Твоя позиция пока тверже нашей.
— Пока? Это новость. Ну что ж, и то верно. Успокоил. А профессор на днях явится сам.
— Дружба у вас с ним, — хмыкнул Петр.
— Деловая. Кое-что обещано за истраченные нервы. Простой обмен, не более того.
— Ясно, аспирантура…
Семен взял бутылку и стал не спеша отколупывать проволочный крепеж. Потом осторожно поставил ее на стол, зачарованно следя за тем, как медленно выползает пробка. Она стрельнула сухим хлопком, без брызг, лишь легкий дымок закурился над горлышком.
— Прекрасный способ, — сказал Семен, — не будоражить стихию. Реакция естественна, и без потерь.
— А что, — заметил Юрий, — это мысль.
* * *
Стычка с Семеном не была для Юрия неожиданностью, он готовился к ней, нервы были натянуты до предела, и каждая мелочь могла послужить поводом. Но то, что произошло, взорвалось, точно бомба, в один миг лопнули приятельские отношения — и пошла война.
День начался, как обычно, с испытаний основного варианта, не давших ощутимого сдвига. Затем каждый занялся своим делом. В полдень Надькин, вместе с Петром собиравший корпус транзистора, показал набросанный от руки эскиз, предложил делать прокладку в вида упругой медной чашки. Испытали вчерне — получилось герметичней.
— Сносно, Лукич, сносно, — походя похвалил Грохот, — за мной благодарность. Подключайтесь к Чеховской, и поживей-поживей, времени в обрез…
С минуту слесарь молчал, потом развел руками:
— Раз напали на принцип, надо бы еще поискать, может, что получше найдется, а он — благодарность. Вместо прокладки ее совать?
— Велика беда, — поддел Петр, — закури, Лукич, успокаивает.
— Спокойствие в данном случае полезней для начальства! — громко заметил Юрий. — Продолжайте работу, Лука Лукич, у нас тут не мотогонки.
Семен обернулся и замер… В дверях маячила плотная, квадратная фигурка в роговых очках — профессор!
Семен приветственно поднял руку и поспешил навстречу.
Чуть погодя оба они — Семен и профессор Викентий Викентьевич Волобужский — уже шли вдоль стеллажей, за которыми девчонки в марлевых косыночках собирали в обойму пластинки будущих приборов. С виду шеф был немолод, но подтянут и плотен, как отставной спортсмен. Путешествуя от стола к столу, он смотрел работу, то и дело поправляя модные свои очки, занимавшие большую часть твердого, в рябинках лица; свое отношение выражал в солидно-неопределенных междометиях.
— Ухм, м-да. До-до, — вместо «да» у него получалось «до», — это вы, по-моему, нашли, до-до. По-моему, до…
К монтажникам он добрался уже за полдень, на этот раз, в отличие от прежних посещений, он был особенно внимателен, дотошен и,
