По дороге несколько раз встречались отметки, сделанные мною два года назад, и я был уверен, что мы следуем в нужном направлении. Я даже стал узнавать некоторые пейзажи. Еще восемь дней, и мы попадем на территорию кочевых племен эскимосов, с которыми я был знаком. Правда, неизвестно, где они сейчас кочуют, но, может быть, на наше счастье, их кочевье окажется поблизости.
На двенадцатый день умерла старуха. Последние дни она глухо кашляла, лежала неподвижно, и у меня не было никаких средств ей помочь. Мы зарыли ее тело в снегу. Не знаю, как это подействовало на моих спутников, — они были молчаливы, как всегда.
На четырнадцатый день сильный озноб стал трясти Ванаванума. Он весь горел, бредил, потом забылся и умер, не приходя в сознание.
Наши страдания увеличивались, хотя стало заметно теплее. Истощались силы. Даже мамонт стал проявлять признаки усталости. Женщины угрюмо молчали. Только один Авах был бодр и твердил, что хочет во что бы то ни стало добраться до земель, где жили и охотились великие предки.
Понадобилось еще три ужасных дня, чтобы пройти мертвую зону льдов. Начали встречаться слабые признаки растительности. Заболела Намха. Скорость мамонта уменьшалась с часа на час. Это было великолепное, умное, выносливое животное. Инстинкт гнал его к югу, там он чуял спасение. Напрягая последние силы, он мчал нас вперед.
Еще два дня он боролся за жизнь… Но 19 мая утром он испустил жалобный вопль, повернул ко мне огромную голову, посмотрел живыми страдающими глазами и свалился замертво.
Мы выскочили из саней и подбежали к нему. Он дважды вздохнул и замер. Все молчали.
— Теперь дети Мамонта погибнут, — пробормотал Авах.
— Есть другие мамонты в краю солнца, — возразил я.
Мне не хотелось его обманывать, но ведь существуют же слоны. Сказать, что погиб последний мамонт, значило рисковать: все они могли остаться здесь и погибнуть у его трупа.
Мы тронулись в путь пешком. За два дня мы одолели не больше пятнадцати километров, помогая идти больной Намха и волоча груз.
Наконец вдали замаячили эскимосские чумы. Мы были спасены.
Некоторое время мы прогостили у эскимосов. Потом сюда забрела американская экспедиция, и мы отправились с ней.
— На этом, собственно, закончились наши приключения, — сказал, помолчав, Альглав.
Мы приехали в Америку, потом в Европу. Я продал свои алмазы за шесть миллионов франков и перекочевал со своими спутниками сюда, в Северную Африку. Здесь я купил обширное поместье, где есть леса, луга, где люди могут прожить охотой и рыбной ловлей. Авах устроил себе жилище в пещере, остальные предпочли более комфортабельную жизнь в доме. Мы очень дружны.
В комнату вошла молодая женщина с гордой осанкой и большими сияющими глазами.
— Познакомьтесь, это Туанхо, — сказал Альглав.
Она произнесла несколько непонятных слов и удалилась так же величественно, как вошла.
— А вон Авах! — сказал хозяин.
За окном я увидел высокого, стройного мужчину. Он шел упругой походкой охотника. За ним следовал слон.
Альглав усмехнулся.
— Да, да, я приобрел слона, чтобы усладить жизнь моего первобытного друга. Авах твердо верит, что это мамонт… Видите, я не обманул его: потомок мамонта гуляет рядом с потомками детей Мамонта. Авах обожает своего слона и поклоняется ему, как поклонялся последнему мамонту там, далеко-далеко… А теперь я покажу вам наше маленькое чудо, — сказал хозяин. Он крикнул, и на его зов явился мальчик лет двенадцати.
— Это Раухам, старший сын Аваха. — Альглав нежно провел рукой по черным кудрям мальчика, который спокойно и радостно улыбался. — Он художник. Он много талантливее отца, который неплохо вырезал изображения животных. Я стараюсь развивать его дарование… я помогаю ему… учу его… И он создал такие произведения, которые доказывают, что искусство доисторических людей не ниже искусства греков. Только у них не было условий, чтобы развернуть свои способности во всю ширь. Хотите посмотреть?
Альглав привел меня в просторную мастерскую, где я увидел чудесные скульптуры и резьбу. Здесь были высокохудожественные изображения оленей, шакалов, гиен, быков и бизонов, собак, пантер, все исключительно выразительные, полные жизни и движения.
Я с восторгом рассматривал их. Чем больше я смотрел, тем больше мне казалось, что я где-то их видел. Я напрягал память и вдруг вспомнил одну из комнат весенней выставки в Париже, где весь город мог видеть великих скульпторов, в восторге созерцавших серию экспонатов неизвестного мастера.
— Это будет великий художник! — восклицал Роден.
Теперь я видел здесь тех же собак, шакалов, пантер. И на постаменте каждой фигуры стояла скромная и загадочная подпись: Рам.
Окончание. Начало см, «Искатель» № 5.
Так разводят на ринге сцепившихся боксеров.
Дервиш — странствующий монах.
Английский адмирал.
Повторен.
Окончание. Начало см. «Искатель» № 5.
Консехеро — военный советник (Исп.).
Что случилось? (Франц.).
Нормально, нормально (Франц.).
Все разговоры я передаю весьма приблизительно. В их языке нет ни глаголов, ни прилагательных. Глаголы заменяются жестами, прилагательные — удвоением существительных и оттеняются особыми интонациями.
