Распластавшийся на кушетке Хэкет не шелохнулся. Дыхание его было ровным и спокойным.
— Вы не слышите ничего, кроме моего голоса, — произнес Кабат. — Я просто отключил все остальные звуки. Вы сможете делать это сами. Вы можете заглушить любой звук, который хотите заглушить, немедленно, усилием воли. Весь сегодняшний день и всю ночь, до нашей завтрашней встречи, вы сможете заглушить любой звук. Вы не будете слышать ничего, что не хотели бы услышать. Если услышите раздражающий вас звук, вы закроете глаза, расслабитесь, впадете в состояние гипноза и скажете себе, что не слышите этого звука, и он немедленно исчезнет. Вы не будете его слышать.
По истечении часа Хэкет сидел на краешке кушетки, потирая глаза и медленно просыпаясь.
— Как тихо, — прошептал он.
— Меня ждет пациент, — сказал доктор Кабат.
— Мужчина, — подхватил Хэкет, — очень расстроенный. — Он поморщился и тряхнул головой. — Тридцать один год назад у него утонула сестра. Он думает, что это его вина. Она была младше его… — Он остановился и закрыл глаза. Обмякшие руки покоились на коленях, плечи поникли. Вдруг он улыбнулся и посмотрел на Кабата. — Я отключил этого сукиного сына! — воскликнул он. — Я его отключил, мерзавца! Я это сделал, и почти без труда!
— Конечно, — согласился Кабат. — Увидимся завтра. И продолжайте в том же духе. С каждым разом будет все легче.
На следующий день Хэкет рассыпался в благодарностях.
— Вы правы, доктор Кабат, это становится легче и легче. Я ловлю их мысли и отправляю обратно. С каждым разом мне это дается все проще. Не знаю, как вас отблагодарить. Вы спасли мне жизнь. Вы излечили меня от неизлечимого страдания.
— Я не знаю, можно ли в данном случае употребить термин «излечение», — покачал головой Кабат. — К тому же я не уверен, что у вас уже все в порядке. Но вы явно на пути к улучшению.
Взгляд Кабата упал на лежащий на столе карандаш. Он заметил, что его кончик сломан, открыл ящик, чтобы достать новый, и тут с ним впервые случилось это. Мозг его моментально опустел. Он смотрел внутрь ящика, видел аккуратно разложенные карандаши, резиновые колечки, скрепки для бумаги, набор лекарств слева, кастет справа — но ни один из этих предметов не регистрировался в его мозгу. Он знал, что ему нужно что-то сделать, видел будто сквозь какой-то серый маслянистый туман эту цель, но не мог шевельнуться. Он не ощущал беспокойства. Он вообще ничего не чувствовал. Просто сидел, замерев, пока Хэкет не спросил необычно громким голосом:
— В чем дело, доктор?
Кабат встрепенулся и стал озираться по сторонам.
— Ничего, — сказал он. — Все в порядке. Я просто задумался. — Он взял из ящика карандаш. — Будем продолжать?
Быстро, как только мог — за 30 секунд, — он погрузил Хэкета в поверхностный сон, затем довел его до глубокой стадии. Ему очень хотелось выпить, но он довольствовался сигаретой. Он тихонько подошел к окну и долго стоял, глядя сквозь узкую щель в тонких шторах. Тихо шипел кондиционер, а за его спиной слышалось ровное дыхание пациента. Доктор Кабат был очень испуган.
Через сорок минут, когда Хэкет ушел, доктор Кабат медленно и с опаской открыл дверь в приемную. То, что он увидел, не было для него неожиданностью. Там сидел мистер Хольвак, назначенный на четыре часа пациент, уронив на пол журнал, безвольно свесив руки, из угла его рта бежала тонкая блестящая струйка слюны. Кабат включил секундомер ручных часов и стал ждать. Он знал, что очень важно определить, сколько уйдет времени. Через четыре минуты и шестнадцать секунд мистер Хольвак зашевелился и быстро заморгал.
— Что-то я замечтался, — сказал он и, печально улыбнувшись, встал и вошел в кабинет.
Первым услышал шум Хольвак. Доктор Кабат, охваченный ужасом и старающийся тем не менее заставить себя слушать скучный монолог Хольвака о его несчастьях, ничего не заметил.
— Что-то, знаете, на улице все машины засигналили, — робко заметил Хольвак. Это было правдой. Кабат приоткрыл окно.
Вниз по Пятой авеню, сколько хватал глаз, пространство было забито автомобилями. Пятьдесят девятая улица была блокирована до самого Колизея. Большинство пешеходов стояли, замерев, а кто не стоял, двигались медленно и неуверенно. В районе Пятидесятой улицы на Пятой авеню летел направляющийся из Идлвилда на запад самолет. Его ревущие на подъеме моторы вдруг замолкли, он завалился на одно крыло в фигуре, известной как «падающий лист», и рухнул вниз. В окрестностях Десятой авеню вырос маслянисто-черный столб дыма. Кабат закрыл окно.
— Мистер Хольвак, — сказал он, — мне придется просить вас извинить меня. Будем считать, что сегодняшний прием не состоялся. Приходите, пожалуйста, во вторник в обычное время. Мне очень жаль, но сейчас вам придется уйти — возникли непредвиденные обстоятельства…
Он быстро выпроводил пациента и схватил телефонную трубку. Квартира Хэкета не отвечала, и в два часа ночи Кабат сдался, так и не дозвонившись.
Хэкет пришел в три часа пополудни, как обычно.
Кабат смотрел на него через стол — молодой человек сидел, развалившись в кресле и счастливо улыбаясь. На секунду Кабат закрыл глаза, стал думать о пустой белой стене. Пустота, говорил он себе, пустота, пустота, ничего нет.
— Надеюсь, вы читали утренние газеты? — громко спросил Кабат.
— О вчерашней транспортной пробке? Да, я читал о ней.
— Странно, не правда ли? — заметил Кабат.
— Вовсе нет, — фыркнул Хэкет. — Это я сделал, и вы отлично это знаете.
— Я… предполагал это, — уточнил доктор Кабат. — Когда вы вчера сказали, что можете не только останавливать голоса-мысли, но и отправлять их обратно, мне пришло в голову, что нечто подобное может произойти. Мы с вами столкнулись с серьезной проблемой. Вчера погибло немало людей.
— Сорок шесть в самолете, — медленно произнес Хэкет, — девять в доме, на который он упал, шестнадцать пешеходов и два мойщика окон. Всего семьдесят один.
— Есть и некоторые другие соображения, — продолжал Кабат. — Вы понимаете, что, когда вы проходили мимо, на несколько минут были заблокированы все мысли. Оставляя в стороне очевидные последствия этого обстоятельства, скажем, хирургическую бригаду в операционной, мы не знаем, какой еще ущерб мог быть нанесен.
— Это верно, пожалуй, — кивнул Хэкет, — но боже мой, доктор Кабат, я ничего не мог сделать, я не знал и не понимал. Я думал только о том, что мы с вами побеждаем, что я побеждаю, излечиваюсь, смогу жить дальше…
— Я и не утверждаю, что вы виноваты, — согласился доктор Кабат. — Думаю, мы сумеем найти какой-то компромисс. Вы должны научиться контролировать себя — ставить заслон идущим к вам мыслям, но не отправлять их обратно, потому что в таком случае все мыслительные процессы замирают на четыре-пять минут. А какой, интересно, у вас сейчас радиус?
