Он сидел и слушал этот спор и думал, поверили бы его товарищи, если бы он им рассказал об этой схватке двух христианнейших джентльменов, и вынужден был признать, что скорее всего не поверили бы. Лицо его, приученное за последние дни сохранять по возможности вежливое и, во всяком случае, спокойное выражение, невольно перекосилось, как от сильной зубной боли.
— Вы, кажется, хотели что-то сказать, мистер Егорычев? — любезно осведомился Фламмери, не придумавший еще пока, что возразить Цератоду и рассчитывавший найти в высказываниях Егорычева если и не поддержку своей линии, то уж, во всяком случае, и не поддержку притязаний Цератода.
— Прежде всего я считаю необходимым пригласить сюда Смита, — сказал Егорычев.
— Стоит ли? — протянул Цератод с видимым неудовольствием. Он предпочел бы, чтобы «эта грязная кухня дипломатии» осталась неизвестной Смиту.
— Стоит, — сказал Егорычев. — Я не вижу причин, почему такой важный вопрос должен и может решаться в отсутствии полноправного члена нашей группы.
— Пожалуй, и я тоже сейчас не вижу таких причин, — присоединился к Егорычеву Фламмери. Как трезвый политик, он учитывал, что капитан-лейтенант все равно будет настаивать на своем и что, главное, Цератоду явно не по душе присутствие Смита. — Демократия всегда требует известных жертв, и я согласен на них пойти.
— И я тоже, — сказал Мообс.
— Может создаться представление, что я против приглашения Смита, — поспешил Цератод с разъяснением. — Просто я не уверен, что нужно забивать голову этого простого и славного парня такими серьезными и, в сущности, отвлеченными вопросами.
— Нужно, — сказал Егорычев. — Он не глупее любого из нас, не хуже любого из нас может разобраться в политике и не менее любого из нас заинтересован в том, чтобы она была правильной. Я уже не говорю о том, что он сыграл решающую роль в освобождении острова от эсэсовской банды.
— Я отнюдь не против приглашения Смита! Боже мой, какое может быть сомнение в этом вопросе! — с жаром повторил Цератод и замахал своими короткими толстыми ручками: — Смит! Смит! Идите, дружище, сюда! Тут заварился очень интересный разговор!.. Ну, идите же, не дичитесь!..
Так у Смита было создано впечатление, будто его пригласили не вопреки желанию его земляка и коллеги по профсоюзу, а по его настоянию.
Он не спеша приблизился, с каменным лицом глубоко уязвленного человека, небрежно оперся о дерево и приготовился слушать. Теперь все глаза были устремлены на Егорычева.
— Мистер Цератод, — начал Егорычев, — привел тут очень убедительные факты и цифры о положении негров несамоуправляющихся территорий Британского содружества наций. Эти факты и цифры в высшей степени трагичны и убедительны.
Цератод, не ожидавший поддержки Егорычева, был приятно удивлен.
— С другой стороны, — продолжал Егорычев, — трудно отрицать, что для негров, не имеющих мужества бороться за свои права, более чем достаточно оснований, чтобы очертя голову бежать и из Соединенных Штатов Америки. Я не знаю, нужно ли мне более подробно высказывать свое отношение к вопросу о положении негров, прочих так называемых «цветных» и «неполноценных расовых и национальных групп» в Соединенных Штатах и Британской империи? Я советский человек, коммунист, и этим, надеюсь, все сказано.
— Бесспорно! — быстро согласился Цератод. — Точка зрения коммунистов нам вполне известна.
— Очень рад, — сказал Егорычев. — Итак, если исходить из того, что остров и его население должны принадлежать тому государству, из которого сбежали от рабского бесправия и голода предки нынешнего населения, то на остров Разочарования, на мой взгляд, имеют в равной степени права и Соединенные Штаты Америки и Соединенное королевство.
— Он слишком мал, чтобы делить его на две половины! — перебил Егорычева Мообс.
— А я и не считаю, что его нужно делить на две половины, ни на три, четыре, или сколько там угодно частей. Я вообще полагаю, что делить его не к чему… Был такой писатель. Его звали Сервантес. Он написал «Дон-Кихота»…
— Уж не будете ли вы пересказывать нам содержание этого фильма? — снова перебил Егорычева Мообс, подбодренный кислым выражением лица своего покровителя.
— Не мешайте оратору! — одернул его Фламмери. — Где вы воспитывались?..
— Сервантес не то семь, не то десять лет был рабом у мавров. Значит ли это, что… Впрочем, зачем ходить так далеко! Мой прадед был рабом, крепостным графов Шереметьевых…
Фламмери не смог скрыть, что это известие его сильно покоробило.
Смит посмотрел на Егорычева с живейшим любопытством.
«Прекрасная деталь для моей будущей книги! Правнук раба — советский морской офицер! — подумал Мообс. — Эту деталь можно будет отлично обыграть!»
— Где-то за границей, чуть ли не в Лондоне, доживает свои дни в качестве тапера в публичном доме один из последних Шереметьевых. Значит ли это, что он имеет основания предъявить права собственника на меня и на моих детей? (Егорычев собирался обзавестись детьми, лишь только кончится война.)
— Мы уклоняемся от темы, мистер Егорычев, — заметил Цератод.
— Нисколько.
— Крепостное право давно отменено в России, и, следовательно, всякие претензии, основанные на этом отмененном праве, лишены каких бы то ни было оснований.
— А разве рабство не отменено в Соединенных Штатах и Соединенном королевстве?
— Вы страшно упрощаете, — сказал Фламмери.
— Вот именно, — поддержал его Мообс.
— Сразу видно, что у капитан-лейтенанта Егорычева нет навыков дипломатической деятельности, — тонко улыбнулся Цератод.
— Очень может быть. Я на них и не претендую. Зато у меня имеются серьезные навыки в справедливости и здравом смысле.
— Мне грустно отмечать это, но капитан-лейтенант Егорычев, кажется, начинает горячиться, — снова улыбнулся Цератод.
— Нисколько. Итак, будем считать, что раз рабство отменено и официально, по крайней мере в его неприкрытой форме, преследуется законом и в Англии и в Америке, то незаконны и самые ссылки на то, откуда бежали, если действительно бежали, предки современного населения острова. Имеются ли какие-нибудь другие, более реальные, я уже не говорю более законные, доказательства принадлежности острова Америке, Англии или другой державе? Ровным счетом никаких. Остров не иголка. Его не потеряешь. На географических картах в нынешние времена отмечаются острова куда мельче нашего. Остров Разочарования на картах не значится.
— Нужно быть реальными политиками, сэр! — не выдержал Фламмери. — Есть остров, не отмеченный на карте и занятый представителями цивилизованных стран. Если у него нет государственной принадлежности, наше дело определить ее.
