При очередной беседе авиатор осторожно спросил:
— А почему, господин офицер, вы идете на такой риск?
— То есть... Как понять вопрос?
— Ну, вот, к примеру, сяду я в ваш самолет и вдруг перелечу к своим?
— О-о, так получиться не может. За вами будут наблюдать наши офицеры.
Несмотря на долгие уговоры, ни Александр Кузнецов, ни кто другой в гитлеровскую авиацию не пошли.
— Молодец, лейтенант. Правильный ответ дал, — вечером на пути в столовую заметил невысокий, средних лет человек, с седыми висками и глубокими морщинами на лице. Это был майор Константин Белоусов — кадровый летчик с пятнадцатилетним стажем. Великую Отечественную войну он встретил командиром истребительного авиационного полка. В тяжелом воздушном бою немецкие зенитки изрешетили самолет Константина Белоусова. С насквозь простреленным плечом он выбросился из самолета, парашют приземлил его, потерявшего сознание, за линией фронта, в немецком тылу.
— А это поздравление честное? — вздрогнул от неожиданных слов лейтенант.
— От чистого сердца.
— А как вы узнали, что я отказался?
— Слухом земля полнится.
Оказалось, что Константину Белоусову предлагали то же самое, но он ответил:
— Я принимал присягу и нарушить ее не могу. К тому же я так истощен, что и штурвал не поверну.
Александр Кузнецов и раньше присматривался к Константину Белоусову. Он выделялся среди других степенностью, рассудительностью, сдержанностью в разговорах. Молодого парня тянуло к человеку, умудренному житейским опытом. Тянуло за советом, за отеческим напутствием. Однако открыться он не решался.
Но всему свое время. Сегодняшний разговор пришелся Кузнецову по сердцу. Он увидел в Белоусове надежного человека.
Так началась большая дружба, познанная в беде.
Пленные выполняли самые тяжелые работы, копали лопатами глубокие бомбоубежища, возили на тачках гранитные глыбы, засыпали землей и щебнем бомбовые воронки на дорогах.
Жили по-прежнему впроголодь. Злодейка-грусть навалилась на Александра Кузнецова, но коммунист Константин Белоусов подбадривал друга:
— Главное — не падать духом. Иначе гибель тебе... А у нас, дорогой товарищ, еще не все потеряно.
— А что же осталось?
— Мечта о побеге, Александр Васильевич. А с мечтой и жить веселее. Ты меня понимаешь?
— Понимать понимаю, только это похоже на фантастику.
— Неправда. Я говорю о деле. И ты к голосу старика прислушайся. Ты еще молодой, горячий, а такие при крутых поворотах часто на обочину вываливаются...
В лагерь пришла заявка на рабочую силу. Начальник лагеря отобрал пятьдесят человек для работы на текстильной фабрике Гайера. Им предстояло переделать ее в военный завод — убрать старые станки, привести в порядок помещение, установить новое оборудование.
К группе, в которой работали Александр Кузнецов и Константин Белоусов, подошел щуплый, смуглолицый мастер-поляк с черной щеточкой усов, в сером, промасленном комбинезоне. Не называя фамилии, он сказал:
— Мы с вами трудимся на великую Германию. Попрошу относиться к делу как полагается. У нас теперь так же, как и в России: кто не работает, тот не ест...
По красивому лицу мастера скользнула едва уловимая улыбка. Пленные не поняли: то ли он в защиту Германии говорил, то ли против.
Мастер оказался довольно общительным человеком. Уже на второй день он с ухмылкой заговорил о фронтовых событиях. А чтобы его не заподозрили в антифашистской пропаганде, серьезно заметил:
— На фронте неспокойно. Чтобы помогать великой Германии, надо трудиться много и без отдыха.
Пленные опять не поняли: всерьез ли это сказано.
Константин Белоусов и Александр Кузнецов стали внимательно присматриваться к польскому мастеру. А тот нет-нет да и опять выскажет мысль явно не в пользу немцев.
— По-моему, он свой человек, — высказал предположение Белоусов.
— Я тоже так думаю, — согласился Кузнецов. — Только не промахнуться бы.
— А мы поговорим с ним без свидетелей. В случае чего — попробуй придраться.
Выбрав удобный момент во время перекура, Белоусов полушепотом спросил у польского мастера:
— А у вас в городе есть подпольщики, которые борются против немецкой оккупации?
— Мы не выдадим, — вставил Кузнецов.
— Да ведь откуда мне знать? — уклончиво ответил мастер. — Я политикой не занимаюсь. — Он почесал за ухом, осмотрелся вокруг и, погладив пальцами усики, добавил: — А вы, панове, чего желаете?
— Желание наше простое — проститься с пленом, — в один голос отрубили летчики.
— Завтра я вам принесу полный ответ, — согласился поляк и опять осмотрелся вокруг. — Только, чтобы про наш разговор никто ничего не знал.
Слово мастера оказалось твердым. Утром он объяснил: на примете есть человек, который связан с подпольем. Кузнецов и Белоусов написали записку. В ней говорилось:
«Два русских летчика — командир полка и командир звена — хотят совершить побег. Помогите нам».
В пятницу утром поляк пришел на завод довольный, сияющий. Потирая ладони, сообщил друзьям, что письмо передано в надежные руки.
— В понедельник вам принесут рабочие костюмы, чтобы вы могли переодеться, — сказал он на ухо Белоусову. — Будьте готовы.
— Мы готовы, — кивнул Белоусов.
— Хоть сегодня, — загорелся Кузнецов.
Казалось, до счастья теперь рукой подать. Но субботний день радости не принес. Мастер-поляк, занятый какой-то хозяйственной комиссией, ни разу не подошел ни к Белоусову, ни к Кузнецову. Это опечалило их.
Но ничего не поделаешь. Надо ждать и молчать. Молчать и надеяться...
Наконец пришел понедельник — тот день, которого они так ждали. Что-то он принесет? Куда-то судьба забросит их? На сердце радостно и в то же время тревожно.
После завтрака группу пленных выстроили во дворе и объявили: работы на текстильной фабрике Гайера закончены. Теперь предстоит ремонтировать мостовую на территории обувной фабрики.
Это в противоположной стороне города.
То, к чему готовились летчики, сорвалось. Вечером, лежа на нарах, Белоусов и Кузнецов долго переговаривались: что же предпринять дальше?
— Ничего, Саша, еще не все потеряно, — уверенно твердил Белоусов.
— Что же нам делать?
— Поищем надежного человека на новом месте. Если такой не найдется, постараемся возобновить связь, с тем мастером.
— И тот и другой вариант, Константин Емельянович, приемлемы. Но оба они мало реальны.
— Почему?
— Не сразу попадешь на такую удачу, как на текстильной фабрике. И как мы сообщим о себе тому мастеру?
