Но Пентикоста — мы будем называть мистера Джошуа его настоящей фамилией — продолжал терзать неугомонный бес стяжательства. Он совсем забросил свою богатую библиотеку, он не находил времени для того, чтобы насладиться чтением своих любимцев — Шекспира и Бена Джонсона — и обогатиться знаниями из новых научных книг, которые ему аккуратно доставляли из Англии и Голландии. Он держал в трепете и пренебрежении свою молодую и безропотную жену, которой бедные женщины завидовали, а богатые — сочувствовали. Даже с сыновьями — его гордостью и надеждой — он видался только ранним утром, за завтраком, да по воскресным и праздничным дням в церкви, построенной, кстати сказать, его попечением.
С некоторых пор Пентикоста серьезно огорчали дела на его обширнейших плантациях. И не то чтобы они приносили убыток или недостаточно значительную прибыль. Они давали прибыль, о которой другие плантаторы могли только мечтать. Но его смущала цена, по которой ему приходилось приобретать негров. Рыночная цена невольника казалась Пентикосту не по-божески высокой, но он ничего не мог поделать, потому что спрос на «черный товар» рос с каждым днем, а предложение было сравнительно ничтожно.
И вот Джошуа Пентикост как-то бессонной ночью подсчитал, что каждый негр будет обходиться ему по крайней мере в семь раз дешевле, если он будет их добывать не у работорговцев, а непосредственно в Африке.
Эта мысль не давала ему покоя, покуда он не снарядил два корабля из числа принадлежавших ему восьми и не отправился добывать себе негров для своих плантаций, так сказать, «из первых рук». Сам Пентикост пошел на «Пилигриме», с которым у него было связано столько воспоминаний.
Он без приключений достиг африканского берега, разгромил, не потеряв ни одного человека, восемь прибрежных деревень, уничтожил стариков, грудных детей и больных, на которых не было смысла тратить драгоценный тоннаж, и около восьмидесяти воинов, пытавшихся оказать сопротивление. Остальных же пленников, в количестве семисот с лишним человек, погрузили на корабли, и отплыли в обратный путь. По дороге шестьдесят восемь негров задохнулись в ужасающей духоте и смраде битком набитых трюмов, около ста человек умерло от разных болезней, и все же те, которые были живыми доставлены на плантации Джошуа Пентикоста, обошлись ему на круг в четырнадцать раз дешевле средней рыночной цены по которой продавался в Джошуаленде самый хворый негр.
Проследив за тем, чтобы его новые рабы были обращены в лоно христианской церкви, Джошуа Пентикост собрался в следующую экспедицию, теперь уже добывать негров на продажу.
На этот раз он снарядил в Африку не два, а пять кораблей, и снова сам отправился на «Пилигриме». Ему понравились такие поездки. Он приказал перенести из дому в свою каюту несколько сот отборных книг и большую часть пути проводил в глубоком кресле за чтением любимых авторов.
Именно к этим отдаленным временам восходит зарождение в Джошуаленде мощной железоделательной промышленности, которая и по наши дни является предметом особой гордости патриотов этого старинного штата. Работорговля, которую Пентикост поставил на широкую ногу, требовала не только развернутого и интенсивного судостроения. Возник все возраставший спрос на оковы, цепи, замки для цепей, ибо только должным образом закованный невольник занимал меньше места на корабле, не слонялся по нему без дела, не мог взбунтоваться или, чего доброго, броситься за борт, чтобы покончить с собой. Кандалы, цепи, замки и клейма стали и на плантациях не менее насущным инвентарем, чем бич надсмотрщика и утренняя и вечерняя молитвы. Они не были вечными, они ломались, ржавели, изнашивались, разбалтывались, выходили из строя и требовали замены. Бронзовый и новокаменный века царили тогда в Африке, и поистине страшен был переход десятков и сотен тысяч несчастных африканцев в век железный.
Пентикост раньше многих других сообразил, какие выгоды сулит эта новая отрасль промышленности, и он приобрел решающие паи во всех трех предприятиях, которые стали заниматься в Хэппитауне производством цепей.
Пентикосту сопутствовала удача: он привез из второго африканского рейса около трех с половиной тысяч невольников, выбросив акулам не больше восьмисот покойников. Это был вполне терпимый процент потерь, особенно если учесть, что значительная часть рабов была заготовлена Пентикостом у нескольких негритянских царьков за два ящика стеклянных бус, медную трубу и ржавую кавалерийскую саблю. Остальные невольники обошлись только в стоимость трех десятков ружейных залпов по непокорным деревням, после которых оставшиеся в живых негры вместе с их непрактичными царьками были с веревками на шее приведены на берег и рассованы по корабельным трюмам. Трюмы были теперь специально переоборудованы. Их разрезали на восемь этажей сплошные нары, на которых можно было сидеть, только согнувшись в три погибели, а лежать — вплотную один к другому. Зато количество мест на кораблях увеличилось без малого в пять' раз‹ Конечно, кое-что приходилось тратить в пути на питание невольников, но это были уже такие пустяки, на которые не стоило обращать внимания.
Выгодно распродав эту партию рабов, Пентикост, не медля, снова направился к африканскому берегу. Сахарные и табачные плантации предъявляли неограниченный спрос на негров, и было попросту грешно упускать из рук такую выгодную отрасль торговли. Теперь уже все восемь кораблей Пентикоста были переоборудованы для перевозки рабов. Пентикост видел себя в ближайшем будущем одним из богатейших граждан североамериканских колоний, и действительно богатство его росло день ото дня, как снежный ком. Но этого никак нельзя было сказать о богатствах его капитанов, их помощников и матросов, которые делили со своим хозяином только тяготы, но никак не прибыли изнурительных африканских походов.
Так получилось, что в то время, как Джошуа Пентикост в своей каюте наслаждался общением с Шекспиром, римскими и греческими классиками, на «Пилигриме» зрело недовольство.
Примерно на половине обратного пути разыгрался шторм, и «Пилигрим» потерял из виду остальные корабли. Команда усмотрела в Этом добрый знак и ближайшей ночью выбросила за борт капитана и нескольких неугодных ей матросов. Вслед за тем бунтовщики вор- вались в каюту Пентикоста и связали его раньше, нежели он спросонок успел разобраться, что произошло.
Помощник капитана, возглавлявший бунт, приказал положить корабль на курс, который предохранил бы его от встречи с остальными судами экспедиции. Надо было создать у них представление, что «Пилигрим» затонул. Конечно, проще всего было бы на всякий случай выбросить за борт и самого Пентикоста, но никто не мог решиться на убийство человека такой праведной жизни.
