А администрация? Каждый день, проезжая в 7 утра мимо здания исполкома Ахуряна, мы видели длинную вереницу строительных и транспортных машин, – автокранов, погрузчиков, экскаваторов… Их так не хватало для работ и в городе, и здесь! Совещание же в исполкоме начиналось в 10.00, – к этому времени мы более двух часов работали в развалинах. А техника эта простаивала в ожидании приказа… Конечно, вопросы о распределении техники должны решаться не в день работ, а накануне, и утром вся техника должна уже находиться в готовности на перспективных объектах, либо «катиться» к ним вместе с отрядами спасателей. «Разрыва», несогласованности в действиях техники и спасательных отрядов быть не должно, разрыв этот приводит к простаиванию техники и неэффективной работе спасателей, к задержкам работ. Вообще все руководящие решения должны приниматься с опережением реальных работ, без простоя. В противном случае руководство работает неэффективно. Мы наблюдали и эффективные, и неэффективные действия местного руководства. Это достаточно легко увидеть. Увидеть, где работы ведутся активно, без задержек, и где люди и техника простаивают, не зная, что делать…
Картины разрушения местами были очень тяжелы. Люди со слабыми нервами, случалось, их не выдерживали. Как нам сообщили позже, от сердечного приступа умер один из спасателей. Он не выдержал картины, открывшейся под бетонной плитой, похоронившей 8 человек, в основном, женщин, на текстильном комбинате. Да, у спасателей должны быть крепкие нервы и сердце…
Именно потому я нисколько не осуждаю тех, кто по душевной слабости, или каким-то иным причинам, отступил, и не смог продолжить спасательные работы. Таких у нас оказалось чуть более половины: на исходе третьего дня 30 человек из 57 уехали назад, в Ленинград. Это произошло по разным причинам. Кто-то растерялся, и не знал, что делать. Для кого-то оказалась слишком тяжелой сама перспектива оказаться в холерном бараке на неопределенный срок: опасность возникновения эпидемии в разрушенном городе была вполне реальной… Здесь мы увидели и услышали много такого, о чем и не догадывались, собираясь в дорогу.
Повлияло, на мой взгляд, то, что ожидаемая «романтика» спасработ быстро испарилась в пыли и мраке разрушенного города. Здесь постреливали, особенно по ночам: милиционеры, случалось, расстреливали мародеров, а кто-то «под шумок», возможно, сводил по-бандитски личные счеты или грабил «богатые» руины (рассчитывая, что все будет списано на стихию). Здесь было пыльно и грязно. И требовался не «беззаветный героизм» спасателей, а тяжелая и нудная работа по разборке завалов. Работа по 10–12 часов в день, до изнеможения. Работа, которая в течение нескольких дней, случалось, не приносила никаких результатов, поскольку не удавалось найти ни живых, ни мертвых.
Еще мне тогда показалось, что частью личного состава отряда еще при его формировании и отправке владел некий синдром «экскурсионного настроения»: просто было интересно увидеть, что же произошло при землетрясении. Ну, увидели, понаблюдали, можно и домой… Одной такой устремленности для настоящего дела мало. Конечно, познавательный интерес в той или иной степени был у каждого, но в виде негатива «экскурсионного настроения» он не проявился у тех, кто остался. Тогда мне эта причина показалась одной из главных, но сейчас главной кажется причина отъезда другая.
Главной причиной отъезда, на мой взгляд, являлась именно слабость руководства. Это я не в качестве обвинения привожу, а в виде вывода на основе личного наблюдения. Оно поддалось слабостям настроения, растерялось в новых условиях. В тех отрядах, где руководство было сильнее (как, например, у Шопина или Клестова), никаких отъездов до официального окончания спасработ не было. Большинство остальных, я думаю, уехало потому, что они поддались этому настроению руководителей. Пошли, как стадо за пастухами… Конечно, район стихийного бедствия – не место для познавательных прогулок, в него не стоит «соваться» ради удовлетворения любопытства. В него надо ехать на работу с чувством личной ответственности.
У тех же, кто остался, это чувство возобладало. В какой-то мере почувствовать, прочувствовать, в ком из бойцов это качество есть, руководство отряда на этапе его формирования не сумело, – трудно было разобраться в столь быстро собранном коллективе. На мой взгляд, еще труднее потому, что само руководство очень глубокой ответственностью не обладало. Это не обвинение, а всего лишь личное мнение.
Уехали практически все руководители нашего отряда вместе «со своим» народом, – все «главные», кроме нескольких неформальных лидеров, которых никто не назначал. Но эти, оставшиеся, стали как-то естественно «первыми среди равных». Себя я к их числу не отношу, – в группе я был рядовым. Лидерами показали себя люди, способные наладить работу, используя энтузиазм своих товарищей. Таким был Сережа Романов, лидер нашей группы политехников. Сам я тоже политехник, хотя в их горной секции не состоял, не руководил их походами. А потому не считал себя вправе претендовать на лидерство по не слишком-то «существенным» признакам возрастного старшинства или спортивного опыта. Для неформального руководства этого еще мало. Нужен, прежде всего, авторитет, завоеванный многолетней работой, а в этом коллективе у меня такой наработки не было. И нужен опыт спасательных работ в очаге землетрясения. Такого опыта у меня тоже еще не было. Кроме того, мне очень интересно было пронаблюдать за действиями всего отряда и своей группы, попытаться осмыслить, насколько эти действия рациональны и обоснованы. Активное же руководство отнимает очень много сил и душевной энергии. Потому для себя я решил, что мне лучше всего подойдет роль внимательного наблюдателя, активная помощь руководству и группе добытой информацией и советом. В группе у нас уважительно учитывались мнения всех, и это уважительное отношение являлось куда более существенным организующим началом, чем «руководящие команды», которых почти не было. И очень важным руководящим началом была информация, которую мы добывали и получали в очаге катастрофы. Одно указание на возможность спасения людей или извлечения погибших, мобилизовало группу лучше всяких «командирских» приказов…
Постепенно нам стало понятно, что нужно для организации работы. Нужно было найти возможно более перспективный объект для раскопок, договориться с крановщиком и «мобилизовать» мощный автокран (маломощный кран с короткой стрелой не годился) и начать активную работу. Уже в ходе работы привлечь в помощь, если надо, иностранных спасателей с приборами и инструментами. «Перспективность» объекта определялась в основном по опросам местных жителей, осмотром (визуальной оценкой). Для этого надо было внимательно осмотреть, облазить завал, исследовать щели, вылезти вверх по разрушенному фасаду, спуститься в подвал через узкий лаз…
