не Дантес, а ты не аббат Фариа, и здесь российская зона, а не остров Иф!
Однако Валентин шутки не принял, да и не попадалась ему в деревенском довоенном детстве книга про мстительного графа. Поэтому он не без раздражения скороговоркой отрезал:
– Слушай, Свят, не знаю я, про какой ты остров говоришь, и про какого там графа Монтекриста. Это сейчас не важно. Главное, выйти отсюда, и поэтому сейчас делай то, что скажу, а всё остальное я возьму на себя.
У Святослава не было оснований не верить старому зэку. Тот знал здесь все ходы и выходы, знал, на какие кнопки нажимать, чтобы дело пошло по проложенному им руслу. Тем более что верить Валентину Свят очень хотел – за его словами стояла свобода…
– Давай скорей надевай его робу. Вон она висит, – торопил Валентин. – Хорошо, что Фазана в бане вальнули.
Валентин быстро сорвал её с крючка и сунул в руки Свята одежду покойника. Это того немного напрягло, – одежда пахла ещё живым человеком, но потом Святослав решил, что Фазану уже всё равно, и начал быстро переодеваться.
– Но тебе придётся немного потрудиться, – продолжал Валентин, – надо будет быстро научиться подделывать его подпись. Это, я надеюсь, ты легко сделаешь, Художник ты всё-таки что надо. А сейчас самое трудное: с этого момента начинай изображать сутулость и дёргай левой кистью, а то вмиг подставишься.
Святослав сделал робкую попытку подражания манерам Фазана. Это оказалось не так уж сложно – нужно было лишь не забывать об опущенных плечах и присогнутой спине. А тик левой руки был столь характерен, что для его повторения актерские способности были не нужны. Но все вместе составляло определенный образ, присущую именно Фазану моторику движений, и над этим стоило поработать.
– Вот-вот, так, правильно, молодчина! Делай, как ты сейчас делаешь, и скоро ты на воле! – одобрил Валентин и, стукнув себя по лбу, добавил: – Свят! Мы про его писклявость забыли. Потренируйся в душевой, за шумом воды никто ни о чём не догадается.
– А ты как же? – очнулся Свят. Скорость и неожиданность перемен не давали ему времени подумать о друге.
– Я уже стар, – спокойно сказал Валентин, – а тебе ещё жить да жить. Это твой шанс. Потом шепну тебе адресок своего братишки. Можешь доверять ему полностью… Он – охотник и часто бывает в тайге. Ты понял, о чём я?…
Внешнее сходство с Фазаном помогло Святославу не быть узнанным, а талант художника помог безупречно подделать подпись двойника. Образец этой подписи нашёл для Святослава тот же Валентин, обнаружив в своей каптёрке ведомость о получении сапог с подписью покойного. Свят подозревал, что этим роль бывалого зэка далеко не ограничилась – слишком уж легко прошло освобождение.
Точно выполнив советы Валентина Николаевича и оказавшись за территорией зоны, Святослав догадывался, что без вмешательства друга, это как по маслу не пошло бы, и, тем не менее, мысленно благодаря его, не мог не радоваться этой лёгкости.
Продолжилась она и в дороге. Выйдя на основную трассу, Святославу не пришлось долго ждать транспорта – стоило ему поднять руку, как первый же «Жигулёнок» взвизгнул тормозами, и из салона раздался глуховатый голос:
– Куда надо?
– До столицы возьмёшь? – спросил Святослав, на что водитель так же глухо сказал:
– Мне и самому туда надо. Так что, возьму, выходит. А как с оплатой – хлопот не будет?
– Обижаешь, – заявил Святослав и добавил: – А если повезёшь с шиком – плачу вдвойне. Это я о том, что кроме меня никто не должен в машине сидеть.
– Понял. С шиком, так с шиком. Я в шкуре отдыхающего в этом «санатории» тоже недавно побывал. А посему не надо больше ничего объяснять,– по-свойски ответил водитель.
– Вот и договорились, – согласился Святослав и молча сел на заднее сиденье.
Плавный ход машины укачивал, и у пассажира начали закрываться глаза, а вскоре он и вовсе заснул. А выпал из сна уже тогда, когда машина подъезжала к Москве.
Водитель, заметив это, обернулся:
– Вот мы и в столице нашей, так можно сказать, родины. Куда тебе конкретно надо?
– На Фрунзенскую набережную, – ответил Святослав, потягивая затёкшую спину и оглядываясь по сторонам.
Не слишком долго поколесив по Москве, машина остановилась.
– Спасибо за комфорт, – Святослав пожал руку водителю и, расплатившись, вышел. Тот, просигналив, резко бросил «Жигу» вперёд и вскоре скрылся из вида.
Прохаживаясь по набережной и наслаждаясь свободой, Святослав с интересом оглядывался по сторонам. Москву он не знал, видел Первопрестольную только по телевизору. И идея Валентина сразу ехать в столицу поначалу показалась ему не самой удачной – Свят считал, что контроль здесь жестче, а справка об освобождении – не тот документ, с которым можно себя комфортно чувствовать. Но друг убедил его, что во многих смыслах Москва – одно из самых безопасных мест для «откинувшегося» зэка. Во-первых, прошли те времена, когда столицу прочёсывали мелким гребнем, во-вторых – справка у него чистая, он не беглый, не в розыске, так что даже при проверке серьезных вопросов не возникнет. Да и на «Жигуленке», что его привез, стояли московские областные номера, а мало ли таких по столице катается? На них и внимания никто не обращает, вроде как свой…
Заметив на здании нужную табличку, «гость столицы» приступил к поиску названной Валентином квартиры. Увидев, наконец, на одном из подъездов нужную цифру, сразу заходить не стал. Постояв в нерешительности, направился к скамейке во дворике напротив подъезда.
Поглядев в небо, он сел, опершись локтями о колени, вытер увлажнившиеся от жизненных воспоминаний глаза и, закрыв их ладонями, просидел некоторое время без движения. Потом, сдерживая нахлынувшие эмоции, убрал ладони от лица и опустил их на колени. Выпрямив спину и расправив плечи, он слегка улыбнулся и тихо сам себе прошептал: «Ничего, Свят, теперь все беды позади. Скоро всё должно измениться к лучшему. Так что, давай вставай, и вперёд!». После чего уверенно направился в сторону подъезда.
В чужом городе, тем более после долгого срока, проведённого в неволе, мысль о том, что у него есть место, где можно передохнуть, и есть человек, кто о нём позаботится, успокаивала. Прожив немалую часть жизни в жёстких условиях зоны, где никто сам себе не принадлежит, Святослав ощутил какое-то подобие состояния тихой радости от того, что его кто-то ждёт, и он кому-то, может быть, нужен. Чувство ненужности и отверженности, горечь мыслей о «печати» на судьбе, сознание того, что он отвергнут даже родителями, могут быть понятны только тому, кто сам побывал в этой шкуре. И
