— Совершенно справедливо, и чтобы не говорили, будто я из корысти уступил тебя, я намерен подарить тебе и эти сто рублей.
— Ежели так, почему бы не вернуть меня к отцу? Это было бы великодушнее и благороднее.
— Конечно, но как быть с Ринальди? Сей несчастный добряк обожает тебя.
— Ну, так пусть он обращается к моим родителям и договаривается о цене... Или ты хочешь, чтобы он подешевле купил меня?
— Напротив, я был бы только рад оказаться полезным твоему семейству. А Ринальди, ко всему прочему, ещё и очень богат.
— Значит, нет более никаких препятствий. Я всегда буду помнить твою доброту. Поцелуй меня и давай спать.
Это была наша последняя ночь. Назавтра мне предстояло отвезти Заиру в Катериненгоф. Такова история моего расставания с маленькой московиткой. Если я жил в Санкт-Петербурге добропорядочно и степенно, то я обязан сим одной только ей. Зиновьев советовал увезти Заиру с собой, но меня пугало будущее, ибо любил я её чрезвычайно, и она стала бы делать со мной всё, что ей угодно. Я не переставал поздравлять себя за связь с Вальвиль, понимая, что склонность моя к любовным делам могла бы слишком далеко завести меня.
Всё утро Заира укладывала свои вещи. Она и плакала, и смеялась, и пела сразу. Я же был потрясён, и слёзы текли у меня вопреки всем усилиям. Читатель знает, как мне всегда тяжело расставаться с любовницей, даже если я заимел уже другую. Получается так, что верность перемешивается с изменой. Когда я привёз малютку к родителям, всё семейство пало передо мной ниц в знак глубокого почитания. А после того, как Заира рассказала им о заключённой сделке, они осыпали меня благодарностями и благословениями. Я сообщил обо всём Ринальди, который одобрил мои предложения. Он легко договорился с отцом, и дочь уже не сопротивлялась. Перед своим отъездом я имел узнать, что Заира ринальдизировалась. Бедное дитя! Старый толстосум составил её счастие, но через несколько лет она похоронила его.
Итак, Вальвиль сделалась единственной моей приятельницей. Всё было готово для нашего путешествия, я даже взял к себе на службу одного армянского торговца, оказавшегося изрядным поваром, которой ссудил мне сотню дукатов. Мы предполагали ехать, не останавливаясь, до Риги, поэтому я велел положить в карету матрас, и получилась в некотором роде дорожная постель, на коей можно было возлежать со всеми удобствами. Моя актриса нашла сей способ путешествовать до крайности комическим. У меня в карете оказались припасены лучшие вина, самая деликатесная пища и аппетитная женщина — Комус, Момус и Венус одновременно, и сие путешествие было непрестанным услаждением всех чувств.
До Риги мы ехали целых восемь дней — столь повредились дороги из-за обильного дождя. Я уже не застал в городе герцога Карла Курляндского. А через четыре дня мы въехали в Кенигсберг. Здесь я простился с Вальвиль, которую ожидали в Берлине, оставив ей моего армянина, коему она выплатила сто дукатов. Мы расстались наилучшими друзьями, как люди, постигшие искусство жить. В этом и заключается прелесть подобных связей — поскольку не всё принесено в жертву любви, ни та, ни другая сторона не чувствует себя уязвлённой, и в душе остаётся лишь искренняя и нежная дружественность.
XXXIX
Я БЕРУ СЕБЕ ГУВЕРНАНТКУ
НЕСЧАСТЛИВАЯ ПОЕЗДКА В ВЕНУ
1766-1767
По прибытии в Бреслау я отправился к знаменитому венецианцу аббату Бастиани, которого облагодетельствовал прусский король. Аббат был высоким светловолосым мужчиной, достаточно хорошо сложённым, с умным лицом. Он представлял собой тип учёного в самом лучшем смысле этого слова. У него я нашёл то, что ценю превыше всего остального: приятного собеседника, изысканную библиотеку и отменный стол. Великолепные апартаменты аббата располагались на первом этаже роскошного особняка. Остальную часть дома он уступил некой даме, дети которой пользовались особым его расположением, возможно потому, что он приходился им отцом. Несмотря на свой сан, а может быть именно благодаря ему, Бастиани имел заметную склонность к прекрасному полу, однако сия страсть никогда не переходила у него в слабость и не мешала дружеским привязанностям. Больше всего он любил окружать себя юношами: в то время его любимцем был некий молодой аббат, граф Кавалькано. Сам почтенный Бастиани был сыном портного и в Венеции принадлежал к ордену капуцинов, но отрёкся и бежал в Гаагу. Там венецианский посол Трони одолжил ему сто дукатов, благодаря которым он смог приехать в Берлин, где король осыпал его знаками внимания.
У меня было рекомендательное письмо к одной баронессе, имя которой я уже забыл. В одиннадцать часов я отправился к ней с визитом. Меня ввели в переднюю, попросив обождать, пока госпожа баронесса одевается. Вместе со мной дожидалась какая-то молодая и пригожая девица. Я сел на канапе рядом с нею, и вскоре завязался разговор:
— Конечно, мадемуазель близкая приятельница госпожи баронессы?
— Совсем нет, сударь, я не удостоилась такой чести и пришла сюда лишь для того, чтобы предложить мадам свои услуги.
— Не будет ли нескромностью спросить, какого рода услуги вы имеете в виду?
— Мне хотелось бы получить место гувернантки её дочерей...
— О, у баронессы есть дочери?
— Трое малюток, прелестных, словно ангелы.
— Вместе с вами будет уже четыре ангела. Но я не представляю вас в роли гувернантки, вы ещё совсем молоды, мадемуазель.
— Увы, сударь, меня вынуждает необходимость. Я сирота, а мой брат всего лишь лейтенант и не имеет возможности жертвовать многим ради меня. Что мне остаётся, как ни использовать начатки полученного в детстве хорошего образования?
— Сколько же вы надеетесь заработать здесь, мадемуазель?
— Пятьдесят экю в год.
— Это довольно скромно. В ответ последовал тяжёлый вздох.
— Мадемуазель, я весьма заинтересован вами. Где вы живёте?
— У старой тётушки.
— Скажите, а если благородный человек предложит вам вместо того, чтобы быть гувернанткой маленьких девочек, занять такое же место у него, вы согласитесь?
— Конечно.
— Прекрасно, мадемуазель, я делаю вам это предложение. Вы будете получать пятьдесят экю в месяц.
— Неужели, сударь, мне представится счастливая возможность войти в ваше семейство?
— У меня нет семьи. Я холостяк, иностранец и провожу время в путешествиях. Если вам угодно согласиться, мы завтра же уедем.
— Только вдвоём! Вы шутите, это невозможно!
— Почему же нет?
— Но, сударь, ведь мы видим друг друга в первый раз.
— Это неизбежно, со всеми приходится встречаться когда-то впервые. Что касается знакомства, оно очень быстро установится, если вы проявите столько же заинтересованности, как и я.
