— Так что ты хотела обсудить? — Сигурд принялся энергично намыливаться.
— Я не хочу больше оставаться в этом доме, сын.
— Не понимаю. Что тебя не устраивает?
— Я не могу больше здесь находиться, здесь всё напоминает о Харальде, этот дом, этот огонь в очаге, его трофеи, которые он лично развешивал на стенах, его плащ, который греет так тепло, что словно лето вернулось посреди зимы. Я хочу покинуть этот дом.
— Куда ты хочешь направиться, мать? Может, я велю построить тебе дом рядом с Харальдхеймом?
— Нет. Я собираюсь поселиться в лесу.
— Рядом со старой Норой, я полагаю? — Сигурд с вызовом посмотрел на мать.
— Неподалёку. Но таково моё желание и я хочу, чтобы оно было исполнено, сын.
— Будь по-твоему, однако, я бы не стал селиться поблизости от колдуньи, мать. Это неразумно и тем более, в случае чего, тебя некому будет защитить.
— Я сама сумею себя защитить. Я заберу с собой меч, подаренный твоим отцом.
— Что ж, на то воля твоя, женщина, но помни, здесь тебя все будут ждать.
Исгерд медленно поднялась со скамьи, расправила складки шерстяного светло-зелёного платья и медленно покинула комнату, словно растворившись во мраке вечернего сумрака.
Исгерд поселилась в небольшой землянке, надёжно укрытой от посторонних глаз широкими еловыми лапами высоких деревьев, окружавших жилище. Большую часть времени женщина не появлялась в поселении, предпочитая коротать зимние дни в одиночестве или в обществе старой Норы, которую называли колдуньей, за умения женщины предсказывать будущее и расшифровывать сны. Однажды, много лет назад, Нора появилась в этих краях, не имея с собой ничего — ни еды, ни вещей, ни сопровождения, и местные жители посчитали её жительницей Лапландии, перебравшейся в более тёплые края.
Иногда Сигурд приходил к матери, принося ей еду и ненадолго оставаясь с ней за короткими, ничего не значащими разговорами, каждый раз обводя взглядом убогую каморку землянки, которая, к счастью, всегда была тёплой. Со временем он начал замечать то, как резко начала стареть мать, как в её волосах стала появляться седина, а лицо прорезали резко обозначившиеся морщины, образуя дряблые складки у крыльев носа. Не укрылось от его взгляда и то, что вместе со стремительной старостью, мать стали охватывать внезапные и беспричинные приступы безумия. Она начинала путать слова, воспоминания, её память хаотично перемешивала былые события, Исгерд чаще всего вспоминала годы молодости, когда они с Харальдом только поселились на этих землях. Иногда женщина начинала кричать и требовать, чтобы Сигурд расправился с младшей сестрой, Снёлауг, в исступлении ломая руки и проклиная день её рождения. Порой взгляд женщины смягчался и на время приобретал осмысленное выражение, однако, при этом она просила сына уберечь семью от Снёлауг, убеждая его в том, что рано или поздно девочка станет настоящей наездницей волков…
Сигурд отмахивался от безумных заверений матери, но со временем его лицо приобретало мрачное и удручённое выражение, которое вскоре сменялось еле заметной печалью. Чтобы отвлечься от тяжести на душе после каждого посещения матери, Сигурд свободное время стал проводить с Викой, вовлекая её в беседы, и улыбаясь, видя робость и смущение девушки. Он рассказывал ей о богах и богинях, уделив особое внимание Фрейе, говоря о том, что многие женщины исповедуют культ Фрейи, являясь прорицательницами и толковательницами снов, ведь именно Фрейя обучила их магии. Она была богиней любви и войны, жизни и смерти, материального благополучия, плодородия, природных циклов, символом которых является её ожерелье — Брисингамен, изготовленное четырьмя гномами. Богиню часто изображали едущей на золотой колеснице, в которую запряжены две кошки. Вика помнила эти рисунки и резные изображения на столбах усадьбы — богиню изображали статной голубоглазой блондинкой в одеждах из соколиных перьев.
В один из весенних дней Сигурд, будучи в приподнятом настроении, позвал девушку на прогулку, заявив, что собирается принести домой немного мыльного камня, который чаще всего использовали для грузил, веретён, ламп, чашек, кухонных горшков и форм для отливания металла. Как правило, этой работой занимались рабы, вооружаясь длинными стамесками и проводя долгие часы у скал, вырезая заготовки, которые затем дорабатывали дома.
Весеннее солнышко ещё неохотно грело землю, местами освободившуюся от снега, и кое-где на рыхлой почве уже пробивались первые смелые ростки трав и цветов. Выйдя из дома, Вика залюбовалась тёмно-синими водами моря, которые у берега покрывались белыми барашками пены, рассыпавшимися при отливах волн. Вдоль отвесного склона скалы под соснами располагались валуны, и на некоторых из них можно было увидеть искусно нанесённые рисунки и рунические надписи.
Девушка вдыхала свежий воздух полной грудью, радуясь тому, что она почти год провела на этих северных землях в окружении дикой природы, которые подарили девушке покой и радость на душе.
— Идёшь со мной, девушка? — позвал её Сигурд, прыжками спускаясь по каменистому склону вниз к побережью.
Подобрав полы мехового плаща, Вика осторожно стала спускаться вслед за ним, но, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулась, встретившись глазами со Снёлауг. В этот момент, Вика подвернула ногу и упала на гладкие камни, больно ударившись спиной. Снёлауг спокойно смотрела, как Вика пытается подняться на ноги, оскальзываясь и падая. Во взгляде девушки светилось затаённое торжество, которое сменилось ревностью, едва к Вике поспешил Сигурд и поднял девушку на ноги.
— Куда это вы собрались? — Снёлауг капризно надула губы, глядя сверху вниз на брата.
— Я хочу накопать камня, чтобы было чем заняться нашим рабам до начала сева.
— Фи, — Снёлауг скривилась, — это же работа для рабов! Как ты можешь заниматься подобными вещами? И зачем ты её взял с собой?
— Ей тоже надо учиться, сестра! — Сигурд широко улыбнулся. — А теперь иди, ступай в дом, на дворе ещё не так тепло, чтобы разгуливать в одном платьишке!
Сестра окатила презрительным взглядом Вику и, фыркнув, гордо удалилась в дом, по пути оборачиваясь назад.
— Ты не ушиблась? — мягко спросил викинг, продолжая держать девушку за руку, медленно спускаясь вниз.
— Нет, — растерянно пролепетала Вика и подавила в себе острое желание обернуться. — Ничего страшного, я просто отвлеклась на Снёлауг, которая как раз выходила из дома.
— Вот будешь знать, как не смотреть на дорогу, — улыбнулся Сигурд, помогая ей пе-реступать через камни.
Вика благодарно улыбнулась ему и промолчала, слегка встревоженная поведением девушки. Иногда Вика ловила на себе недобрые взгляды младшей сестры викинга, которые объяснялись обычной детской ревностью, борьбой за внимание старшего брата ставшего хозяином Харальдхейма, который старался на всех делить его поровну, не упуская из виду ничего в своём доме. Возникающие в доме споры он старался решать по справедливости, внимательно выслушивая обе стороны и затем только принимая решение. Жизнь Харальдхейма при Сигурде всё же претерпела существенные изменения после смерти отца. Не стало столь торжественных и пышно обставленных многодневных пиршеств, исчезли многие торжественные детали обрядов и обычаев дома, рождённых детей рабов безоговорочно оставляли в живых, поскольку еды пока что хватало, чтобы прокормить дом, его домочадцев и дружину ярла, которая немного уменьшилась, когда некоторые воины отправились самостоятельно искать славы и богатства.
