— Уймись! Если бы ты не был таким задохликом, я бы сделал из тебя отбивную!
Фехнера вновь стал душить кашель. Он выкрикивал бессвязные слова, пытаясь построить какую-то фразу.
— Черт с тобой, ты недостоин своего отца, — сказал Йошка, поднимаясь.
Фехнер сделал попытку удержать его.
— Прочь руки!
Хуго вместе с тестем у стойки не без интереса следил за перепалкой. Йошка подошел к ним:
— Парень явно перепил.
— Не знаю, какая блоха укусила его сегодня…
Йошка подмигнул Хуго:
— Налей-ка нашего рейнвейна всем троим.
Выпили. Йошка не поскупился на чаевые. Кланяясь, тесть проговорил:
— Приходите, у нас самое лучшее пиво в городе.
— Только к вам и буду заходить…
Йошка доехал до пансиона, тихо приблизился к дому. Дважды прошел мимо, пока не увидел в освещенном окне флигеля Нину. У него отлегло от сердца. Значит, дело с пропиской прошло удачно, никакой засады нет, можно смело входить в калитку, на которой висела бронзовая пластинка с надписью «Пансион И. Штефи» под германским орлом со свастикой в когтях.
— …Я не стал связываться с неврастеником, — закончил свой рассказ Йошка.
— К тому же он был пьян, — согласился Павел.
— Уверен, Фехнер сам станет разыскивать меня.
Как это ни накладно было, но Йошке пришлось ездить в Мюнхен чуть ли не каждый день. Со стороны причина вполне объяснима: увлекшись девушкой с почты, отпускник не хотел терять попусту время. Он терпеливо ждал у окна, когда та закончит работу. Наблюдение за проходной БМВ ничего не давало. Человека, изображенного на фотографии у Владимирской горки, он не видел. Пришлось пойти на опасный шаг. С Элеонорой — так звали девушку — он уже сошелся настолько близко, что однажды, провожая ее домой, как бы между прочим спросил, не знает ли она господина Бера, служащего БМВ.
— Зачем тебе понадобился этот сухарь?
Йошка поведал трогательную историю о больной матери, от которой привез ему благословение и посылку.
— Из Киева? — удивилась Элеонора.
— Откуда же еще! Я лежал там в госпитале.
— Его письма, как и некоторых других, просматривает Лютц.
— Кто такой?
— Арбайтсфюрер завода. Только об этом… — Девушка прижала палец к губам.
— Конечно, дорогая! — воскликнул Йошка, клятвенно прижав ладонь к груди.
— Бер очень скрытен и неразговорчив.
— Какой он из себя? Мать говорила — высокий, красивый…
Элеонора фыркнула:
— Вот уж не сказала бы. Длинный — это правда. Но дистрофичный, в очках… утиный нос… губы поджаты так… нет, так… Носит драный портфель… Одет в серую тройку и плащ-реглан до пят…
— Твоей наблюдательности можно позавидовать. Как же мне встретиться с ним?
— Он давно не появлялся, а у нас лежит на его имя несколько писем.
— Если он придет, не сможешь ли ты передать ему, что я буду ждать его с семнадцати до восемнадцати часов у Новой ратуши каждый день?
— Конечно, смогу.
— Не хотелось бы только, чтобы этот самый Лютц…
— Да, ну при чем тут Лютц!
Не сговариваясь, они зашли в кафе, которое облюбовали с недавних пор. Здесь было малолюдно, подавали хорошее вино и пирожные без карточек.
— Как зовут Бера, не помнишь?
— Алоис… Армин… Нет… Анатоль!
Через неделю Элеонора, покосившись на подружку, занятую подсчетами, шепнула Йошке:
— Я передала Беру твою просьбу.
— Он ничего не сказал?
— Нет. Только забыл шляпу. Пришлось окликнуть его.
— Встретимся в нашем кафе. Я приду после того, как увижу Бера.
17 часов — было как раз то время, когда после смены Бер мог без спешки доехать до ратуши. Йошка купил в газетном киоске «Дейче иллюстрирте», поискал пустую скамью в сквере перед Новой ратушей. Вдруг прямо к нему подошли двое в шляпах и плащах из черного кожаного заменителя.
— Ни с места! Полиция! — Один из них показал жетон на стальной цепочке.
Йошка похолодел. Неужели донес Бер? Но он же не знает его в лицо!.. Могли допросить Элеонору, и та, разумеется, нарисовала точный портрет Йошки.
— Документы! — рявкнул полицейский.
— Нельзя ли повежливей?
— Проверка, — снизил тон верзила, разглядев бело-красную ленточку Железного креста на бортике френча и другие награды.
Йошка подал солдатскую книжку со штампом остановки в Розенхейме. Полицейский молча полистал ее.
— Зачем приехали в Мюнхен?
— Здесь живет моя подружка.
— Успеха, фронтовичок.
— Спасибо, — не очень вежливо буркнул Йошка и опять уткнулся в газету.
Вскоре он увидел высокого худого человека в больших круглых очках. Оглядываясь, Бер искал его. Йошка поднялся, медленно подошел к Беру, кивнул на скамью.
— Сядем, я давно жду вас.
Бер хотел положить шляпу рядом, но не решился, оставил в руках.
— Я встречался с Мариной Васильевной. Она послала вам поклон и подарок. Его передам в другой раз.
— Как мама?
— Ничего, поправилась. Даже стала работать.
— Вот как! Неужели пошла в услужение к… — Бер замялся.
— Нет, к немцам она не пошла.
— А вы кто?
— Я по отцу чех. Для нас немцы то же самое, что и для вас.
— Простите, не понял.
— Тут и понимать нечего. Не мы, а они пришли к нам и заставили жить по своим порядкам.
Не спеша Йошка рассказал все, что знал о матери Березенко, о том, как жила она в Киеве, который в дни оккупации почти что вымер. Тут Йошка как бы невзначай упомянул о том, как Толя Березенко двенадцатилетним мальчиком тонул в Днепре на островах.
— Это могла знать только мать, — насторожился Бер.
— Она и рассказывала, поскольку мы — ее друзья.
— Кто «мы»?
— Да вы и сами догадываетесь.
— Что еще вы знаете обо мне?
— Чего не знают немцы, но известно лишь матери, — об этом вы хотите спросить?
— Ну, хотя бы…
— В институте вы ухаживали за Оксаной Полищук. Так она сейчас в Челябинске, работает на одном из военных заводов. Сказать, как она выглядит?…
— Н-не надо, — заикаясь, вымолвил Бер. — Чего вы хотите?
Сопоставив факты, Березенко решил, что Йошка не враг. Пора идти на откровенность.
— Чего хочу? — переспросил Йошка и прямо посмотрел в глаза Бера. — Хочу понять: по-прежнему ли вы наш человек?
— А если я сообщу о вас в гестапо?
— Значит, подпишете смертный приговор и себе. Ни мать, ни Родина вас не простят.
— В таком случае вы должны знать еще одного человека…
— Я знаю его.
Бер бросил вопросительный взгляд на Йошку:
— Как его зовут?
