Одна из этих дьявольских волн шла на нас — жуткое чудовище нагоняло корму со скоростью экспресса. Нос «Санфорд» опустился, Курце рывком подтянул Уокера выше и, схватив за шиворот, выводок на кормовой подзор.
Тут нас накрыла волна и ушла так же стремительно, как пришла. Уокер свалился на дно кокпита, без сознания или мертвый — определить я не мог, а на него упал Курце, тяжело дыша от напряжения. Он полежал несколько минут, потом наклонился, чтобы высвободить трос из железной хватки Уокера.
Когда Курце удалось отодрать его пальцы от троса, я сказал:
— Неси его вниз и сам лучше побудь пока там.
Великое озарение сошло на меня, но времени все продумать не было — нужно было вернуть трос на место, за корму, пока не выбило румпель, и следить за следующей волной.
Курце вернулся только через час, который я провел один на один со страшной стихией, не имея возможности осмыслить то, чему стал свидетелем. Шторм, казалось, закручивал все сильнее, и я уже начал пересматривать свое мнение о мореходных достоинствах маленьких судов, о которых рассказывал Франческе.
Забравшись в кокпит, Курце взялся вместо Уокера приглядывать за кормовыми тросами и, как только устроился, улыбнулся мне.
— С Уокером все в порядке, — крикнул он, — Франческа присмотрит за ним. Я откачал его — нахлебался парень под завязку. — Он засмеялся, и радостное торжество его хохота не смог заглушить злобный рев шторма.
Я смотрел на него с изумлением.
* * *
Шторм на Средиземном море продолжительным не бывает, нет той океанской мощи, которая подпитывала бы его, и сильный ветер скоро стихает. К четырем часам следующего утра шторм ослаб настолько, что я смог доверить управление яхтой Курце и спуститься в каюту. Сев на диван, я почувствовал невыразимую усталость, руки дрожали после долгого напряжения.
— Ты, наверно, проголодался, — сказала Франческа, — сейчас я приготовлю что-нибудь.
Я покачал головой:
— Не надо, я слишком устал, чтобы есть, пойду спать.
Она помогла мне снять дождевик.
— Как Уокер?
— Все хорошо, спит на кормовой койке.
Я медленно кивнул — Курце положил Уокера на свою койку. Еще одно подтверждение моей догадки.
— Разбуди меня через два часа, не давай спать дольше. Мне не хочется оставлять Курце одного надолго.
Я завалился в койку и мгновенно заснул. В полусне всплыло видение — Курце втягивает Уокера за шиворот на палубу.
Франческа разбудила меня в шесть тридцать, держа наготове чашку кофе, которую я с наслаждением выпил.
— Хочешь что-нибудь поесть? — спросила она.
Я прислушался к шуму ветра и проанализировал движение яхты.
— Приготовь завтрак для всех, — сказал я, — мы сейчас ляжем в дрейф и немного отдохнем. Думаю, пришло время поговорить с Курце начистоту, чем бы это ни кончилось.
Я вышел в кокпит и оценил обстановку. Ветер еще сильно задувал, но с тем, что было совсем недавно, не сравнить. Курце, как я заметил, уже выбрал оба тормозных троса и аккуратно свернул их.
— Мы ложимся в дрейф, а тебе пора поспать, — сказал я.
Он только кивнул головой, и мы вдвоем убрали бухты троса. Потом привязали румпель и проследили, чтобы «Санфорд» встала боком к волне — теперь это ничем не грозило. Когда мы спустились, Франческа возилась у плиты, готовя завтрак. Она постелила на стол в кают-компании влажную скатерть, чтобы не скользили приборы, и мы с Курце уселись.
Он начал мазать хлеб маслом, а я мучительно соображал, с чего начать. Тема была трудной, особенно если учесть взрывной характер Кобуса, и я не знал, как подойти к ней. И я начал так:
— Знаешь, я ведь еще не поблагодарил тебя по-настоящему за то, что ты вытащил меня из шахты, помнишь, когда кровля обвалилась.
Он жевал хлеб и ответил с набитым ртом:
— Нет, дружище, то была моя вина, я ведь уже сказал тебе. Мне надо было тогда как следует укрепить последний пролет.
— Уокер тоже должен благодарить тебя. Прошлой ночью ты спас ему жизнь.
Курце фыркнул:
— Нужна мне его благодарность!
Приготовившись схлопотать, я осторожно спросил:
— Между прочим, почему ты сделал это? Не вытащи ты его, получил бы около четверти миллиона дополнительно.
Оскорбленный Курце уставился на меня. Лицо его заливала краска гнева.
— Ты что, считаешь меня кровожадным убийцей?
Да, именно так я и думал раньше, но говорить об этом не стоило.
— И ты не убивал Паркера или Альберто Корсо и Донато Ринальди?
Лицо его побагровело.
— Кто сказал, что я это сделал?!
Я указал пальцем на койку, где все еще спал Уокер.
— Он и сказал.
Я думал, Курце хватит удар. Челюсти его сжались, он буквально онемел, не в силах вымолвить ни слова. Я все-таки договорил:
— По словам нашего друга Уокера, ты завел Альберто в ловушку на скале, а потом столкнул его, ты размозжил голову Донато, ты выстрелил в затылок Паркеру во время перестрелки с немцами.
— Маленький ублюдок, — процедил Курце. Он стал подниматься. — Я загоню эти лживые обвинения обратно в его поганую глотку.
Я придержал его.
— Постой, не горячись. Давай вначале разберемся. Я бы хотел услышать твой рассказ о том, что случилось тогда. Понимаешь, события прошедшей ночи заставили меня кое-что пересмотреть. Я подумал, зачем же тебе спасать Уокера, если ты такой, каким он тебя изобразил. На этот раз я хочу узнать правду.
Он медленно опустился и уставился в стол. Наконец заговорил:
— Альберто погиб по несчастной случайности. Я пытался спасти его, но не смог.
— Я верю тебе… после вчерашней ночи.
— О Донато я ничего не знаю. Помню, мне почудилось что-то странное в его гибели. Непонятно было, зачем Донато понадобилось лезть на скалы. Ему этого удовольствия хватало, когда Граф гонял нас по горам с заданиями.
— А Паркер?
— Я не мог убить Паркера, даже если бы хотел, — сказал он потухшим голосом.
— Почему не мог?
Он отвечал вяло:
— Мы с Умберто, как всегда, устроили засаду. Умберто разделил нас на две группы, они засели с разных сторон долины. В итоге засада провалилась, и каждая из групп добиралась в лагерь самостоятельно. И только вернувшись в лагерь, я узнал, что Паркер убит.
Он потер подбородок.
— Так это Уокер сказал тебе, что Паркеру стреляли в затылок?
— Да.
Он посмотрел на свои руки, лежавшие на столе.
— Уокер мог сделать это сам, понимаешь, это вполне в его духе.
— Знаю, — сказал я. — Ты как-то сказал мне, что из-за Уокера дважды во время войны оказывался в трудном положении. Когда это произошло? До того, как вы спрятали золото, или после?
