— Бродбейн… я плохо говорить. Но вы меня понимать. Я так долго был Бораби. Пусть и останусь Бораби.
Внезапно к небесам взлетел смех Сэлли. Девушка вскочила на ноги и обошла костер.
— Мало нам было троих Бродбентов. Появился четвертый. Заполонили весь мир.
До Вернона в последнюю очередь дошло, кем приходится им индеец, но к первому вернулось присутствие духа. Он поднялся и подошел к Бораби.
— Рад приветствовать тебя в качестве брата! — Он заключил индейца в объятия, а тот, немного удивленный, ответил по обычаю тара.
Когда Вернон отступил в сторону, к Бораби подошел Том и протянул руку.
— Что-то не так с рукой? — недоуменно спросил индеец. «Он — мой брат, но не знает даже, что такое рукопожатие», — подумал Том. С улыбкой обнял индейца и, как и Вернон, удостоился ритуального приветствия. Том отошел, снова присмотрелся к Бораби и на этот раз увидел в его лице свое отражение. Свое, отца и братьев.
Наконец очередь дошла и до Филиппа. Он тоже протянул индейцу руку.
— Я не любитель целоваться и обниматься. Мы, гринго, здороваемся друг с другом вот так. Я тебя научу. Протяни руку. — Он от души стиснул индейцу ладонь. А когда отпустил, Бораби уставился на руку, словно ожидал увидеть, что ему переломали все пальцы. — Добро пожаловать в наш клуб. Клуб затраханных в доску сынков Максвелла Бродбента. Список членов растет не по дням, а по часам.
— Что такое затраханный в доску клуб? — спросил индеец.
— Не бери в голову, — махнул рукой Филипп. Последней к Бораби подошла Сэлли и тоже обняла.
— Я тут единственная, слава Богу, не из Бродбентов, — улыбнулась она.
Все снова расселись вокруг костра и смущенно замолчали.
— Подумать только, какое воссоединение семьи, — изумленно покачал головой Филипп. — Наш дорогой папаша даже после смерти преподносит нам сюрпризы.
— Именно это я и хотел вам сообщить, — заговорил Бораби. — Наш отец не умер.
Наступила ночь, но ничто не изменилось в глубине гробницы, куда уже тысячу лет не проникал дневной свет. Марк Хаузер шагнул через проделанную дыру в недра пирамиды и вдохнул пыль веков. Как ни странно, воздух оказался свежим и без неприятных запахов — никаких признаков гниения и разложения. Хаузер повел лучом мощного галогенового фонаря, и втемноте вспыхнули золото и нефрит вперемешку с пылью и коричневыми костями. На богато украшенном письменами погребальном постаменте покоился мертвец.
Хаузер сделал шаг вперед и стряхнул кольцо с костяшки пальца скелета. Оно было великолепным, с вырезанной из агата головой ягуара. Он опустил его в карман и занялся другими оставшимися на теле вещами — золотым обручем с шеи, нефритовыми подвесками, нашел еще одно кольцо. Мелкие украшения спрятал в карман и не спеша обошел погребальную камеру.
Голова умершего покоилась на противоположном от входа конце возвышения. За долгие века его челюсть освободилась от пут и отвалилась, и от этого череп приобрел изумленный вид, словно мертвец так и не сумел поверить, что расстался с жизнью. Кожи почти не осталось, но на макушке сохранились ни к чему не прикрепленные, заплетенные в косички волосы. Хаузер поднял череп, челюсть клацнула и повисла на нитях сухожилий.
Бедный Йорик!
Он посветил на стены. Из-под известкового налета и плесени просвечивали тусклые фрески. В угол, после какого-то давнишнего землетрясения, скатились кувшины. Их припорошило землей, многие были разбиты. Сквозь своды пробились корни растений и спутанной массой висели в неподвижном воздухе.
Хаузер повернулся к лейтенанту:
— Это здесь единственное захоронение?
— На этой стороне пирамиды да. А другую сторону мы еще не взорвали.
Американец покачал головой. Он не сомневался, что Макса в пирамиде нет. Он, подобно Тутанхамону, ни за что не похоронил бы себя в таком очевидном месте. В этом был весь Максвелл Бродбент.
Хаузер обратился к гондурасцу:
— Teniente, соберите людей. Нам предстоит прочесать этот город с востока на запад.
Хаузер понял, что все еще держит череп в руке, и швырнул в угол. Череп глухо ударился о каменный пол и, точно сделанный из гипса, рассыпался на куски. Нижняя челюсть отскочила в сторону, несколько раз нелепо перевернулась и застыла в пыли.
Варварские поиски продолжались, храмы рвали динамитом один за другим. Хаузер только головой качал. Он знал, что есть более действенный способ добиться успеха. Гораздо более действенный.
— Так, значит, наш отец не умер? — воскликнул Филипп.
— Нет.
— И не похоронил себя?
— Можно я закончить рассказ? После того как отец прожил с племенем тара год, моя мать родить меня. Но он все время говорить о Белом городе и пропадать там по несколько дней. Вождь запрещал, но он не слушал. Искал и копал золото. Потом нашел место, где есть гробницы, открыл могилу древнего правителя тара и ограбил ее. Ему помогли плохие люди из нашего племени. Он бежал по реке с сокровищем и скрылся.
— Оставив твою мать с носом и с ребенком, — хмыкнул Филипп. — Точно так он поступил с другими своими женами.
Бораби резко обернулся:
— Я рассказывать историю. А ты закрой свою молотилку.
Том испытал потрясение дежа-вю. «Закрой свою молотилку» было чистейшим максвеллизмом. Любимое выражение отца — и вдруг он слышит его из уст полуголого диковинного человека с раскрашенным лицом и оттянутыми до плеч мочками ушей. Мысли пошли кругом. Он забрался на край земли и что же здесь обнаружил? Брата!
— Больше я отца не видеть, до самого теперь. Мать умереть два года назад. И вдруг он пришел. Я рад его видеть. Он сказал, что умирает. Раскаялся. И привез обратно сокровища, которые украл у нашего народа. А взамен попросил похоронить себя в гробнице тара со всеми своими богатствами. Он говорить с вождем тара, и Ках ответил: «Да. Ты вернулся с сокровищами, и мы похороним тебя, как древнего правителя». Отец уехал и вскоре возвратился со множеством ящиков. Вождь посылал людей на побережье, чтобы помочь ему привезти богатства.
— Отец тебя вспомнил? — спросил Том.
— О да. Он очень счастлив. Мы ходить на рыбалку.
— Неужели? — раздраженно передразнил индейца Филипп. — Так-таки на рыбалку? И кто поймал самую большую рыбу?
— Я! — гордо ответил Бораби. — Убил копьем.
— Поздравляю!
— Филипп… — пробормотал Том.
— Если Бораби провел с ним хоть сколько-то времени, отец его возненавидел, как всех нас, — перебил его брат.
— Филипп, ты прекрасно понимаешь: отец не испытывает к нам ненависти, — возразил Том.
— Я чуть не отдал концы. Меня пытали. Ты хоть представляешь, какие чувства испытывает человек, который понимает, что умирает? Вот оно, отцовское наследство! А теперь к нам является размалеванный индеец, утверждает, что он наш старший брат и ходил с отцом на рыбалку, пока мы подыхали в чаще.
