Приблизившись к металлическим полкам стеллажей, только освеженных новой серебристой краской, Аластор замер и быстро очертил взглядом вереницу сложенных наверняка по какому-то порядку вещей. Здесь было все или почти все, что могло бы пригодиться человеку в его скромном существовании, или выживании – если посмотреть на это под другим углом. Наверное, здесь чего-то могло и не хватать, но человеку всегда чего-то не хватает. В общем, стеллажи уже едва справлялись с накопленным имуществом, и в ход начинали идти крепкие деревянные ящики, зеленого цвета, на которых белыми буквами были выбита цифровая маркировка. Что она означала, Сашка не знал, но Аластор уже давно использовал их как удобную и весьма практичную емкость для хранения. А хранить у него было что. Когда Аластор принялся набивать широкий, походный рюкзак, Сашка с изумлением отметил, что он не знает и половины того, что оказывалось внутри парусиновой ткани. Из того, что удалось идентифицировать, было: ножи, разных форм и длинны лезвия, пара черных пистолетов, новеньких, будто только купленных в магазине, арбалет, мутно-белые упаковки таблеток, оранжевые ампулки с неясной жидкостью, часы и нитки. В общем, снарядив рюкзак доброй частью походного имущества небольшого торгового каравана, Аластор с невообразимой легкостью закинул его на плечи и поспешил огласить простую, как выстрел, мысль:
– Мне нужно ненадолго покинуть пещеру.
– Я здесь не останусь, – неожиданно заупрямился Сашка.
– Ты начинаешь действовать мне на нервы, – на удивление спокойно отреагировал Аластор. – А ведь появился только вчера. Ладно! Но смотри, я не буду нянчиться с тобой в дороге!
Сашка с радостью согласился на такое условие; перспектива остаться одному в мрачной сырой пещере с вереницей запутанных ходов пугала его даже более, чем сам Аластор.
Дух мщения, каким он казался теперь, извлек из бездонных недр своего склада еще два пистолета; один вложил в кобуру, пристегнутую к ноге, второй спрятал за поясницу и, запалив состряпанный из куска ветоши и палки факел, побрел к выходу.
Приглашения не последовало, и Сашка, еще толком не переварив еду, смиренно побрел следом. Они шли или, скорее, пробирались в глубину темных тоннелей, пронзая тягучую пелену мрака трепещущим огнем факела и тихо вслушиваясь в вечный шепот, гуляющий под каменными сводами тишины. Каждому она несла что-то свое; наверняка в ней тяжело бегали мысли Аластора, скрытые за вечной гримасой его маски, наверняка… а вот Сашке все мерещилось, будто кто тянется вслед за ними, прижимаясь к холодным стенам и натужно приглушенно дыша. Казалось, будто из темноты вот-вот вырастут чьи-то руки и, схватив его, потянут в пучину бездонного мрака. И эти мысли еще сильней прижимали его к Аластору, к живому огню, горящему в глубокой всепоглощающей мгле. Наконец, за очередным поворотом, шипящий язык пламени вздрогнул и яркий ослепительный свет, больно полоснув по глазам, разлился по узкой горловине пещеры. Сашка зажмурился и резко замер, стараясь обвыкнуться в этой новой, внезапно вспыхнувшей реальности. Она только зарождалась в первых ощущениях: в легком шепоте гулявшего ветра, в тягучем перепое птиц над головой, в горячем дыхании воздуха, лизавшим кожу – но лишь разлепив ресницы, удалось окунуться в нее полностью, всем существом.
Это было, пожалуй, то самое очарование, которое дарит первое знакомство: все будто зашлось, заиграло красками, и живо потянулось к нему в объятия… и он невольно залюбовался, забыв на время обо всем на свете. Удивительный, будто застывший в вечности пейзаж, поражал своей силой и тихим величием. Вскипевшее море серых скал рваными пиками уносилось к далекой линии горизонта, делаясь все смиреннее и тише. Стоило всмотреться в детали… да, стоило, ибо тогда во всей своей волнующей красоте представал перед любознательным наблюдателем величественный хор крутых великанов, сцепивших меж собой огромные залитые в твердые панцири бока. И вот уже загипнотизированный взгляд выхватывает из общей картины каменистые гребни гор, узкие горловины, текущие от подножия к подножию, массивные склоны, увитые скудной растительностью, и обязательно тонет в далекой белой дымке – занавесе, отделяющий этот скудный край от всего остального мира. Это было настоящее божественное проявление величия природы… творца… удивительный коктейль из внезапно высвобожденных чувств, растекшийся по тощему телу маленького мальчика, видевшего за всю свою жизнь разве что обглоданные разрухой куски городов да вереницы дорог меж ними.
Да, пустыня, несомненно, была сурова. Скудная растительность и испепеляющее солнце, становилась пристанищем лишь для самых отчаянных существ, свирепых духом и резких нравом. Но какая дикая красота скрывалась в этих местах! Как завораживала своей шальной природой, своей разнузданной отчаянной душой.
Впрочем, насладиться вдоволь этим волнующим зрелищем Сашке все же не удалось. Аластор спешил, и напрасные остановки на долгом пути его маршрута рассматривались как бездарная трата времени. А к подобному вышедший из подземелья дух мщения приучен не был. Он с силой отшвырнул горящий факел в сторону, и, прижав голову к плечам, резко пустился по каменистой гряде вниз. Мелькнувшая за его спиной маленькая, похожая на узкую замочную скважину, расщелина тут же зашлась слабым эхом удалявшихся быстрых шагов, и Сашка, не мешкая, кинулся следом. Под ногами зашумели камни, поднялась серой взвесью зыбкая пыль, и горячее дыхание забилось в раскаленном от бурливших эмоций теле.
Спуск выдался скорым. Сбежав к подножию, Аластор расчертил скорыми шагами направление будущего маршрута, и, не сбавляя темп, двинулся вдоль массивного хребта каменной чаши, покрытой мелкой растущей клочками растительности. И тут же обозначилась проблема. Несмотря на свой внушительный рост и могучее телосложение, Аластор был на удивление быстрым и ловким человеком (мысль о том, что это человек, хоть и необычный, постепенно стала главенствующей в сознание мальчика), да к тому же, видимо, не знавшим усталости. И если первое время, хоть как-то удавалось держаться неподалеку, то совсем скоро Сашка окончательно ощутил что выбивается из сил.
– Ты медленно двигаешься, – сухо заметил Аластор, сбавляя шаг.
– Я хочу пить, – пожаловался Сашка.
Подобная мысль заставила Аластора резко и без объяснений причин остановиться и, развернувшись, двинуться вспять. Несколько размашистых шагов поравняли его с Сашкой, а недостаток в росте компенсировал неглубокий поклон, свесивший холодную маску с живыми горящими глазами аккурат над головой мальчика.
– Послушай, парень, – сурово зарычала маска, – ты, кажется, не понимаешь, кто рядом с тобой. Я не собираюсь нянчиться и терять на тебя время. Говорю иди, ты идешь! Говорю беги, бежишь! Понял?!
От такого наплыва грозной силы Сашке стало обидно и почему-то невероятно жалко себя. Он остался один, совершенно один на всем белом свете. Никому не нужный маленький мальчик, к судьбе которого никто не проявит никакого интереса, ни даже жалости. Слезы сами собой покатились по щекам, и Сашка, не выдержав, заплакал.
Аластор застыл на мгновение – подобная реакция невольно вызвала у него замешательство, затем извлек из широких складок плаща небольшую военную флягу в тряпичном чехле и протянул ее мальчишке.
– Пей! – приказал он.
Сашка не сопротивлялся. Пылающий диск солнца, уже давно осушил горячий воздух, и холодная вода была единственным средством пережить эту мучительную жару.
– У тебя есть родные, которые будут интересоваться твоей судьбой? – холодно спросил Аластор.
– Нет, – подвсхлипывая, ответил Сашка.
– Никого?
– Был только дед… его вчера убили.
Аластор тяжело вздохнул и после недолгого молчания заговорил все тем же тяжелым, словно вылитым из металла голосом:
– Вчерашняя стычка проредила мой боекомплект. Нужно восстановить его, а затем я решу, что делать с тобой дальше.
– Значит, мы не идем в Солнечногорск?
– Пока нет.
– Тогда куда?
– Просто следуй за мной, – уже через спину бросил Аластор.
Сашка улыбнулся и впервые за долгое время ощутил внутри себя приятную и уже, кажется, позабытую легкость. Аластор – металл и кровь, спаянные вместе, – почему-то вдруг показался ему близким и хорошо знакомым человеком. Да, это было глупо – возможно! Но душа ребенка тянулась к этой железной воле, искушенной в борьбе и, видимо, в страдание. Быть может, из-за желания спастись – кто из нас не желает того же – или чувствуя в нем что-то глубоко человеческое, доброе, как могут чувствовать и переживать только дети.
На этот раз Аластор шел не быстро, временами он оглядывался – делал это неловко, чуть повернув голову и скосив взгляд за плечи, – и тут же торопился спрятать свое внимание, одергивая шею обратно. Сашка тянулся следом, полный решимости больше не создавать проблем; он сжимал в руке флягу со студеной водой, набранной из пещеры, и изредка короткими глотками прихлебывал из нее, восполняя потраченные силы.
