Чортъ бы его побралъ! отъ этихъ словъ у меня по кожѣ пошелъ морозъ. Ужасъ привелъ меня въ сознаніе и заставилъ ясно понять, что я стою на вулканѣ. Я не зналъ, что то были пустыя грезы, т. е. я не позволялъ себѣ знать это минуту назадъ, но теперь… о, Боже! По уши въ долгахъ, безъ единаго цента въ карманѣ, держа въ своихъ рукахъ счастье или гибель прелестной дѣвушки и не видя ничего впереди кромѣ жалованья, которое, быть можетъ, никогда… по всей вѣроятности никогда не осуществится! Охъ, охъ, охъ! Я погибъ безвозвратно! нѣтъ мнѣ спасенія!
— Генри, самыя ничтожныя крохи вашего ежедневнаго дохода могли бы…
— Охъ, мой ежедневный доходъ! Пожалуйте сюда, вотъ горячая шотландская циска — развеселите свою душу. Она тутъ возлѣ васъ! Или нѣтъ… вы голодны; присядьте и…
— Мнѣ не съѣсть и кусочка, я не чувствую голода. Я не могу ѣсть эти дни; но я буду пить съ вами до-мертва.
— Я не отстану отъ васъ хоть бы вы выпили цѣлую бочку! Готово? За ваше здоровье! Ну, а теперь, Ллойдъ, изложите-ка мнѣ свою исторію, пока я приготовляю этотъ напитокъ.
— Что же, съизнова ее излагать?
— Съизнова? Что хотите вы сказать?
— Ну я думалъ, что вы хотите услышать ее снова?
— Хочу-ли я услышать ее снова? Вы ставите меня въ тупикъ. Постойте! не пейте больше этой жидкости. Эго для васъ не годится.
— Послушайте, Генри, вы меня пугаете. Развѣ я не разсказалъ вамъ всей исторіи по дорогѣ сюда?
— Вы?
— Ну да, я.
— Пусть меня повѣсятъ, если я слышалъ хоть одна слово.
— Генри, шутки въ сторону. Меня безпокоитъ это. Что такое дѣлали вы тамъ, у посланника?
Я овладѣлъ собою, какъ подобаетъ мужчинѣ.
— Я взялъ прелестнѣйшую дѣвушку въ мірѣ… въ плѣнъ!
Онъ стремительно бросился во мнѣ и мы принялись жать другъ другу руки и жали такъ, что рукамъ стало больно; и онъ не бранилъ меня за то, что я не слыхалъ ни одного слова изъ его исторіи, которая длилась цѣлыхъ три мили. Онъ усѣлся и разсказалъ все снова, какъ терпѣливый, добрый малый, какимъ онъ былъ. Вкратцѣ вотъ сущность его разсказа: онъ прибылъ въ Англію съ самыми радужными надеждами; по «условію» онъ долженъ былъ продать горнозаводскіе участки отъ имени ихъ владѣльцевъ и въ его пользу оставалось все, что будетъ свыше одного милліона долларовъ. Онъ энергично взялся за это дѣло, пустивъ въ ходъ всю изворотливость своего ума, испробовавъ всѣ честныя средства, израсходовавъ почти всѣ свои сбереженія и не нашелъ ни одного капиталиста, который захотѣлъ бы выслушать его, а срокъ его условія истекалъ въ концѣ этого мѣсяца. Словомъ, онъ былъ раззоренъ. Затѣмъ онъ вскочилъ съ своего мѣста и вскричалъ:
— Генри, вы можете спасти меня! Вы можете спасти меня и вы единственный человѣкъ во всемъ мірѣ, который можетъ это сдѣлать. Сдѣлаете-ли вы это? Захотите-ли вы это сдѣлать.
— Скажите мнѣ, какъ. Выскажите свою мысль, голубчикъ.
— Дайте мнѣ милліонъ и на что вернуться на родину подъ мое «условіе»! Не откажите, не откажите мнѣ!
Я былъ словно въ агоніи. У меня готовы были сорваться слова: «Ллойдъ, я самъ нищій… абсолютно безъ пенни за душой, да еще въ долгахъ!» Но тутъ, будто молнія, въ моемъ мозгу блеснула огненная мысль; я сжалъ свои челюсти и старался утомить свое волненіе, стать хладнокровнымъ, какъ подобаетъ капиталисту. И такъ я сказалъ дѣловымъ спокойнымъ тономъ самообладанія:
— Я спасу васъ, Ллойдъ…
— Ну такъ я уже спасенъ! Да будетъ на вѣки надъ вами благословеніе Божіе! Если когда нибудь я…
— Дайте мнѣ кончить, Ллойдъ. Я спасу васъ, но не этимъ путемъ; потому что это не будетъ для васъ выгодно, послѣ всѣхъ вашихъ хлопотъ и трудовъ, и риска, которому вы подвергались. Мнѣ не на руку покупать рудники; я и безъ этого могу пускать свой капиталъ въ оборотъ въ такомъ торговомъ центрѣ, какъ Лондонъ; поэтому я тутъ и остаюсь все это время. Но вотъ что я сдѣлаю для васъ. Вѣдь я знаю все объ этихъ рудникахъ; мнѣ извѣстна ихъ огромная цѣнность и я могу засвидѣтельствовать это подъ присягою каждому, кто пожелаетъ. Вы продадите ихъ впродолженіе двухъ недѣль за три милліона долларовъ, открыто воспользовавшись моимъ именемъ, а прибыль мы подѣлимъ между собою поровну.
Онъ такъ расходился, въ порывѣ безумной радости, что спалилъ бы и переломалъ бы все, что было въ комнатѣ, еслибы мнѣ не удалось повалить и связать его.
И такъ онъ лежалъ у меня, вполнѣ счастливый, повторяя:
— Я могу воспользоваться вашимъ именемъ! Вашимъ именемъ… подумать только! Голубчикъ, да вѣдь они повалятъ гуртомъ, какъ стадо барановъ, эти лондонскіе тузы, они будутъ драться за эти рудники. Вы осчастливили меня, осчастливили навсегда! И я не забуду этого до конца своей жизни.
Менѣе чѣмъ въ двадцать четыре часа въ Лордонѣ только и говорили объ этихъ рудникахъ! День за днемъ я ничего не дѣлалъ, а только сидѣлъ у себя дома и говорилъ всѣмъ посѣтителямъ:
— Да, я разрѣшилъ ему сослаться на меня. Я знаю этого человѣка и знаю также рудники эти. Репутація его безупречна, а рудники стоютъ гораздо дороже, чѣмъ онъ проситъ за нихъ.
Въ то же время всѣ свои вечера я проводилъ въ домѣ посланника, съ Порціей. Я не сказалъ ей ни слова о дѣлѣ съ рудниками; я хотѣлъ сдѣлать ей сюрпризъ. Мы говорили о жалованьи; ни о чемъ другомъ не говорили, кромѣ жалованья и любви; иногда о любви, иногда о жалованьи, иногда о любви и жалованьи вмѣстѣ. И Боже мой! участіе, какое принимали въ нашемъ маленькомъ дѣлѣ жена и дочь посланника, безконечная изобрѣтательность ихъ, чтобы избавить насъ отъ помѣхи и оставить посланника въ полномъ невѣдѣніи и ничего неподозрѣвающимъ… все это было такъ мило съ ихъ стороны.
Когда наконецъ прошелъ этотъ мѣсяцъ, у мена лежало въ Лондонскомъ банкѣ на мое имя милліонъ долларовъ и Гастингсъ помѣстилъ свои деньги тамъ же. Одѣвшись, какъ подобало моему настоящему блестящему положенію, я проѣхалъ мимо дома на Портландъ-Плэсъ, понялъ по нѣкоторымъ даннымъ, что мои птицы вернулись въ себѣ домой, отправился къ посланнику за своей ненаглядной и мы пустились въ путь, обсуждая изо всѣхъ силъ вопросъ о жалованьи. Возбужденіе и безпокойство придавали ея красотѣ такой нестерпимый блескъ, что я сказалъ ей:
— Радость моя, ты такъ хороша въ эту минуту, что было бы преступленіемъ урѣзать хоть одно пенни изъ жалованья по три тысячи фунтовъ въ годъ.
— Генри, Генри, ты погубишь насъ!
— Да не пугайся же. Оставайся такою, какъ теперь, и довѣрься мнѣ. Все устроится великолѣпно.
Случилось такъ, что мнѣ пришлось всю дорогу поддерживать ея мужество. Она все уговаривала меня, повторяя:
— О, прошу тебя, не забывай, что если мы станемъ требовать слишкомъ много, то, пожалуй, не получимъ совсѣмъ никакого жалованья, а тогда, что станется съ нами, безъ всякихъ средствъ къ заработку?
