— А!.. О!.. Черти! Мерзавцы!
На шоссе творилось нечто невообразимое.
Все журналисты, бродившие у ворот, вдруг вскочили на мотоциклеты и устремились в город. Это была неслыханная бешеная гонка, лавина ревущих мотоциклов, перед которой в ужасе расступались все, предпочитая свалиться в канаву, чем остаться на шоссе с переломанным хребтом.
Возбуждение толпы у ворот достигло таких пределов, что был вызван наряд конной полиции. Всем было ясно: пять миллиардов проехали мимо носа.
А Володя стоял перед стариком и только моргал глазами.
Джон Ринган удалил всех из комнаты, в том числе и своего сына. Он дрожащими руками гладил мальчика по голове и внимательно его разглядывал.
Володя был до крайности сконфужен. Он вдруг подумал, что им воспользовались для устройства каких-то своих дел и заставили его играть перед этим стариком довольно некрасивую и даже гнусную роль. «Сказать ему, что это обман», подумал он, но тут же сообразил, что он никак не сумеет объяснить это, старик ведь не знает по-русски, а тех уроков английского языка, которые он получил в дороге, было, конечно, еще недостаточно для выражения такой трудной мысли. «А потом, как знать, — пришло ему в голову, — может, я и в самом деле не я. Разве я помню, что было со мною, когда мне было два года!» К довершению всего он так устал, что едва стоял на ногах.
Несмотря на нервный подъем, который он испытывал, он чувствовал, как глаза его против воли смыкаются, а нижняя челюсть так и тянется зевнуть во всю глотку.
Старик улыбался, глядя на него.
За дверью между тем в опустевшем зале (в нем были теперь лишь Томас, его жена, Томсон, Нойс, врачи и два-три лакея) наследники проявляли крайнее волнение.
— Я не понимаю, — говорил Томас, — пора приступать к составлению завещания. Ведь он может умереть с минуты на минуту.
— Да, но как напомнить ему об этом?
— Это ужасно.
— Мистер Томсон, — умоляюще говорила молодая женщина, — пойдите к нему вы.
— О нет, в такую минуту... напоминать о деньгах...
— Господи... он оставит нас нищими.
— Нойс, что делать? — говорит Томас. — Посоветуйте.
— Что я могу сказать!.. Пойдите к нему вы... как сын.
— Ни за что!
— Ну, так как же быть?
Внезапно из комнаты умирающего прозвонил резкий звонок. Лакей мгновенно съежился и юркнул туда.
Все ждали, затаив дыхание.
Лакей вышел.
— Приказали дать побриться.
— Кто?
— Барин...
— Как побриться? Ведь он же умирает!
— Они ожили...
Томас Ринган, не в силах больше выносить ожидание, решительно вошел в комнату. Войдя, он буквально оцепенел.
Его отец очень бодро и твердо сидел на постели, поддерживаемый неизвестно откуда опять появившимся индейцем, и, смеясь, глядел на Володю, который громко храпел, свернувшись в кресле. Увидав сына, старик усмехнулся.
— Ну... я раздумал умирать, докторов гони к дьяволу! Дай-ка вон с того стола зеркальце.
И он стал внимательно оглядывать свои обросшие седым мохом щеки.
* * *
— Что это значит? — спросил Томас, выйдя в зал. Он смотрел на докторов сердито, словно они украли у него что-то или насмеялись над ним.
Нью-йоркский профессор пожал плечами.
— Внезапное нервное потрясение. Я же вам ничего не говорил определенного. Он не давал себя исследовать.
— Отец велел вам убираться к дьяволу! — грубо сказал Томас.
Он мрачно пошел к себе в комнату, только теперь почувствовав, до чего устал. Жена следовала за ним, понурив голову.
Доктора расходились, негодующе разводя руками: «Какое хамство!» И только Нойс, оставшись один в зале, так долго и весело хохотал, что негр Сам, поглядев на него с минуту, по собственному почину поднес ему на подносе стакан лимонаду.
Нойс выпил.
— Сам, — сказал он, — ты видел когда-нибудь людей, действительно оставшихся в дураках?
— Только самого себя, масса Нойс, раз десять, а то и пятнадцать.
— Ну так смотри еще на своих господ и на меня!
И весело хлопнув по плечу удивленного негра, он велел постелить себе постель в одной из бесчисленных «комнат для гостей».
VII. Мистер Нойс решает проявить инициативу
На следующий день во всех газетах были одинаковые заголовки, напечатанные огромными буквами.
Джон Эдуард Ринган выздоравливает!
Чудесное возвращение его внука Эдуарда!!
Отмена назначенной жеребьевки!!!
Далее шли подробности.
«Вчера, в тот самый миг, когда умирающий золотой король занес над урной свою худую породистую руку, двери в его спальню распахнулись, и его сын Томас вошел с радостным криком:
— Отец, Эдуард нашелся!
О, это было трогательное зрелище!
Оказывается, Томас Ринган, будучи в красной Москве, куда он ездил для установления торговых связей с большевиками, случайно увидел голого мальчика, у которого было на груди то самое родимое пятно, в виде треугольника, о котором столько писалось в свое время. Ошибиться было невозможно. Вряд ли даже шутница-природа могла позволить себе дважды такую шутку, тем более, что и по возрасту и по цвету глаз мальчик вполне мог быть Эдуардом. Вдобавок его прошлое очень темно и, очевидно, неизвестно ему самому. Мальчик, украденный цыганами, вполне мог попасть в Россию. Кто откроет, кто расскажет о том, какие мытарства претерпел бедный двухгодовой младенец, чтоб из солнечной Калифорнии очутиться в столице снегов и медведей? Но теперь он забудет все эти неприятности. Джон Ринган, увидав возвращенного внука, немедленно отменил жеребьевку, ибо, как известно, назначил ее, лишь дабы наказать своего сына и свою невестку, которые не смогли уберечь ребенка.
Но замечательнее всего, что сам Джон Ринган в результате нервного потрясения почувствовал себя гораздо лучше и не только не умер, но, напротив, стал проявлять прекрасный аппетит и необыкновенную для него жизнерадостность».
Далее шла беседа с нью-йоркским профессором и фотография родимого пятна, очевидно, перепечатанная из старых объявлений о пропавшем мальчике.
В Сан-Франциско в тот день едва не произошел бунт, ибо каждый считал, что у него украли пять миллиардов. Хотели громить дом Рингана, который пришлось оцепить полицией. Колбасник Тфайс с досады высек всех своих детей, мрачный Кроунс повесился, но был во-время снят с крючка, и лишь Джек отнесся вполне равнодушно к своей потере. Он был поглощен своим торжеством, ибо фотография его была напечатана во всех иллюстрированных журналах. Он теперь пользовался на базаре в любой палатке даровым угощением.
