Он знал, что ему не придется использовать принуждение, чтобы собрать возле себя огромное количество людей из всех уголков Анатолии, организовать из них войско и отправить его сражаться за султана. Скорее они явятся сюда так, как приходят гости на свадьбу. Чувство недовольства испытают лишь те, кого оставят дома, сочтя их слишком немощными, слишком старыми или слишком молодыми. Но даже они придут на сборные пункты. Туда придут те мальчишки, которым удастся вырваться из рук своих матерей, и те старики, которые смогут заставить свои старые кости преодолеть многомильное расстояние до сборного пункта, и те калеки, которым будет под силу шагать по каменистым дорогам.
Они прибудут не только потому, что так приказал он, но и из-за возможности отличиться, поскольку город Константинополь, до которого от султанского дворца в Эдирне лишь три дня конной езды в сторону востока, казался правоверным висящим прямо у них перед носом ярко-красным яблоком, самым сладким из всех фруктов. Те, кому посчастливится добраться до него, либо отведают этот плод, либо, сраженные безжалостными клинками неверных, попадут в рай, обещанный только для мучеников.
От этих мыслей Мехмед так разволновался, что его дыхание стало неглубоким и быстрым.
«Их будет так много, как звезд на небе, – пробормотал он. – Мои войска устремятся к стенам Константинополя, словно стальная река».
Он откинулся на подушки, наслаждаясь их мягкостью и прохладой. Как только он выступит в поход, ему придется отказаться от комфортной жизни. Он проведет много недель или, может быть, месяцев – столько времени, сколько понадобится, – в расположении своих войск. Впрочем, несмотря на молодость, ему уже приходилось подолгу находиться среди осаждающего тот или иной город войска и он знал, что его будут окружать вымазанные в грязи и пыли люди, зачастую терзаемые заразными болезнями. Они будут, можно сказать, вариться в собственном соку и терпеть различные тяготы и лишения, пока в конце концов не разрушат стену Феодосия. Только после того, как его стальная река выйдет из берегов и затопит улицы Великого Города, он будет снова наслаждаться комфортом.
Мехмед различил какие-то новые, постепенно усиливающиеся звуки. Поначалу он не обратил на них внимания, решив, что это не более чем обычный шум, доносящийся из других помещений дворца и из находящегося за его стенами города. Однако этот шум неумолимо нарастал, как будто пытаясь протолкнуться на передний план его сознания. Он был немного похож на шум морских волн, ритмично накатывающихся на берег. А еще – на зычный, ухающий рев, который то усиливался, то ослабевал, как бы живя своей собственной жизнью. Султан медленно привстал, уже начиная догадываться. Вдруг все поняв, он вскочил на ноги и снова подошел к открытым окнам. Выглянув наружу, за пределы стен дворца, он увидел людей – сотни, тысячи людей, – а также бесчисленных животных рядом с ними. Его отряды, его люди наконец-то начали прибывать к стенам города. Они приближались к Эдирне походными колоннами. Их знамена развевались на ветру, а трубы издавали пронзительные звуки.
«Началось», – сказал султан, сведя ладони в молитвенном жесте и подняв глаза к небу.
Константинополь, апрель 1453 года
Принц Константин полетел высоко над городом, за его стены, а потом над поблескивающими водами Мраморного моря. Прохладный ветерок дул вокруг него и сквозь него, теребя одежду, ероша его волосы и наполняя легкие. Он был свободным, и его переполняла радость от ощущения свободы и бесконечных возможностей. Далеко под ним экипажи выстроившихся в боевой порядок галер отрабатывали свои действия в море. Юркие и быстрые, как морские змеи, они, имитируя нападение, сновали между большими торговыми судами то в одну сторону, то в другую, словно акулы среди дюгоней[28].
По морю вокруг Константинополя всегда плавало много судов, ибо путешествие по морю было одним из способов попасть туда, в центр мира. Великий Город привлекал к себе непрерывный поток людей. В Константинополь прибывали паломники и торговцы, профессиональные воины и проповедники мира, сумасшедшие и бунтари, нищие и принцы… Они приходили пешком, приезжали верхом на лошадях и ослах, на повозках и на широких спинах слонов, приплывали на кораблях всевозможных размеров и конфигураций. Город, в котором жил он, принц Константин, был неотразимым, и Константин снова восхитился красотой этого города и излучаемой им энергией.
Константин сейчас, конечно же, спал. Сон, в котором он парил в воздухе, был его любимым сном. Он жил полной жизнью, пока длился этот сон, и горевал, когда он заканчивался. Иногда он просыпался постепенно, как бы опускаясь с небес на свою постель, – медленно, словно лист, падающий с дерева в безветренный день. Однако довольно часто его возвращению из сна в реальный мир предшествовало внезапное и умопомрачительное падение головой вниз, к крышам домов, пескам пустыни или увенчанным белыми барашками волнам. Но каким бы ни было его приземление – мягким или твердым, – при каждом возвращении на землю его сердце едва не разрывалось.
Ему также иногда снилось, что он, чувствуя себя невесомым, плывет по подводному миру так, как это делает дельфин или тюлень, или даже лучше их, поскольку он может дышать под водой, втягивая в свои легкие вдох за вдохом животворный кислород и не нуждаясь в том, чтобы возвращаться ради этого к тяжким оковам, которые накладывает на всех живых существ гравитация где-то там, наверху. К сожалению, его сны, в которых он парил высоко в воздухе или плыл в морской глубине, никогда не длились долго – во всяком случае, достаточно долго.
Его сны о полетах всегда заканчивались тем, что он внезапно терял способность летать и совершал в результате этого падение с огромной высоты. В конце его снов про плавание под водой он вдруг начинал очень быстро, как тяжелый камень, погружаться на еще бульшую глубину. Синяя вода вокруг него превращалась в черную, а затем врывалась в его легкие, распирая их и вообще грудь, пока он не просыпался, тяжело дыша, и не обнаруживал себя снова в плену у реальной действительности, то есть прикованным к кровати своими парализованными ногами.
На сей раз ему приснился сон, какого он раньше еще не видел, и этот сон показался ему самым умопомрачительным из всех. Проведя немало счастливых минут в полете, паря высоко в воздухе, залитом солнечным светом, он вдруг почувствовал, какие тяжелые у него ноги. Вместо того чтобы болтаться в воздухе позади него, они начали сами по себе тянуть его вниз, к земле, как будто его ступни вдруг заключили в свинцовую оболочку. Его движение вперед замедлилось и затем вообще прекратилось. Он теперь падал ногами вниз в море – падал все быстрее и быстрее, глядя уже не на морские волны, а в бескрайнее чистое небо над головой. После нескольких напряженных минут, все время ожидая удара о воду, но не зная точно, когда это произойдет, он вдруг, сильно вздрогнув, проснулся и, тяжело дыша и аж вспотев от волнения, увидел себя среди скомканных простыней.
