Роз Франс подвезли прямо к комфортабельному дому, отделенному от других домов небольшим парком. Открылись решетчатые ворота, и машина въехала во двор. Когда ворота снова закрылись, Роз услышала, как отъехали грузовики с дарнановцами, направлявшимися, очевидно, в другое место. Она заметила еще, что машина, где находился папаша Дюшан, тоже не въехала в ворота.
Роз усадили в каком-то коридоре. Оба сопровождавших ее конвоира сели рядом с ней на той же скамье. Ожидание всегда тягостно. Врезается в память каждая мелочь: стук пишущей машинки, хлопанье двери, звонок телефона… Все вокруг казалось вполне нормальным, спокойным, размеренным и отрегулированным, как часы, тиканье которых она отчетливо слышала…
Роз ожидала добрый час. Наконец открылась дверь и офицер, бывший с дарнановцами в Бреньяде, позвал ее:
— Мадемуазель Верной, пожалуйста, пройдите сюда.
Роз поднялась, встали и сопровождавшие ее солдаты.
Она сразу же спохватилась, что выдала себя, отозвавшись на свое имя. Офицер посторонился, уступая ей дорогу. Они вошли в довольно просторную комнату. Там работали трое молодых военных, каждый за отдельным столом с красующимся на нем букетиком гвоздики. Они едва подняли голову. Оба солдата сели у входа. Роз повернулась к офицеру.
— Дальше, — сказал он.
Офицер толкнул обитую дверь, и на этот раз Роз оказалась в уютном, хорошо обставленном кабинете с открытым окном, выходящим в парк. На секунду у нее мелькнула мысль выскочить в окно, но ей мешали наручники, крепко сжимавшие руки, — они заранее обрекали на неудачу всякую подобную попытку. Да и куда можно убежать? Парк был окружен высокой оградой; за окном раздавался собачий лай.
Налево от входа за маленьким столом работала машинистка, с крашеными, цвета платины волосами и ярко-красными ногтями. Справа стоял письменный стол. За ним какой-то субъект в штатской одежде равнодушно перебирал папки с бумагами. Другой, значительно больший письменный стол стоял в глубине комнаты. На стене над ним висел большой портрет Гитлера; казалось, фюрер сидит за столом.
— Садитесь, — пригласил офицер, указывая Роз на кресло.
Сам он остался стоять и лишь прислонился спиной к окну, чтобы лучше видеть ее лицо. Он вынул из серебряного портсигара сигарету, закурил ее от зажигалки, услужливо протянутой ему штатским, и небрежно взял в руки отпечатанный на машинке листок.
— Мари Верной, известная под кличкой Роз Франс. Член Коммунистической партии. Разыскивалась в Бордо, Нанте, затем в Дордони. Арестована сегодня в деревне Бреньяде, где она скрывалась. Все правильно?
Роз утвердительно кивнула головой.
— Вы не рядовой член партии, а ответственный руководитель. Согласно нашим данным, вы связаны со всеми партийными организациями юго-западного района Дордони. В наших сведениях упоминается также о ваших связях с военным руководством отрядов Ф.Т.П., действующих в том же районе. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Я признаю, что мое имя — Мари Верной. Я горжусь тем, что принадлежу к Французской коммунистической партии. Под ее руководством я действовала как патриотка, защищая свою родину. Я ни в чем не раскаиваюсь и лишь сожалею, что не имела возможности сделать больше. А теперь вы можете меня убить. Больше вы ничего обо мне не узнаете.
— Разве речь идет о вас? — проговорил, сдерживая досаду, офицер. — Вы у нас в руках. Следовательно, сами вы нас больше не интересуете. Речь идет о других.
— Бесполезно продолжать, — ответила Роз.
— Мы, собственно, еще и не начали, — сказал офицер. — Вы, полагаю, знаете, что в этом доме обычно говорят всё…
— Это не в моем характере.
— Мне жаль вас. Мне хотелось бы избежать по отношению к вам процедуры… скажу прямо, очень неприятной. Вы красивы… Итак, значит, нет? Вам нечего сказать?
Роз презрительно молчала.
— Тем хуже для вас.
Офицер повернулся к штатскому, быстро сказал ему несколько слов по-немецки и направился к двери.
— Мы увидимся с вами позже, мадемуазель Франс.
Машинистка с крашеными волосами тоже вышла из комнаты, сделав недовольную гримасу. Роз осталась наедине с неизвестным. Он был очень тщательно одет; как у фюрера, со лба у него свисала прядь волос и над губой топорщились небольшие усики. Он не спеша поднялся и закрыл окно…
— Начинается гроза. Лучше избегать сквозняков, — сказал он на чистейшем французском языке.
Вернувшись к своему письменному столу, он вынул пару черных перчаток, надел их, тщательно расправив каждый палец, застегнул пуговки на запястье, взглянул на молодую женщину и улыбнулся улыбкой садиста.
Роз содрогнулась.
— Встань! Подойди сюда, ближе, на расстояние руки… Как зовут твоего партийного руководителя?
Роз не отвечала. От первого удара по лицу у нее зашумело в ушах. Вторым она была отброшена к стене. Ей показалось, что она оглушена и теряет сознание. Но ее истязатель действовал методично. Он схватил ее одной рукой за плечо, а другой, сжатой в кулак, нацелился в грудь.
— Как его имя? Ну, того, чье прозвище Гастон?
После этого удары сыпались один за другим с небольшими промежутками, рассчитанными на то, чтобы дать ей опомниться. Роз кричала, стонала, но не произносила ни слова. Палачу стало жарко, он снял пиджак и засучил рукава рубашки. Он был весь в поту… Наконец, после страшного удара, Роз лишилась сознания, но тут же пришла в себя от какого-то похожего на взрыв грохота. Однако это был всего лишь раскат грома. Гестаповец, вероятно, уже устал. Он снял перчатки, тщательно уложил их в ящик стола, вызвал двух солдат и, не говоря ни слова, вышел.
Прошло много времени, прежде чем он вернулся в сопровождении офицера. Наступила уже ночь. Снаружи слышался шум приближавшейся грозы. Обхватив голову руками и отвернувшись к спинке кресла, чтобы не было видно порванной блузки, Роз, казалось, спала. «Если у меня будет подавленный вид, — подумала она, — снова начнутся побои». И она вызывающе подняла голову.
— Нам некогда терять с вами время, — сказал офицер, — завтра утром вы будете расстреляны.
Готовая к такой развязке с момента своего ареста, Роз не пошевельнулась. Но все же это жестокое сообщение внутренне потрясло ее и заставило невольно искать какой-то невозможный выход.
Офицер загадочно усмехнулся.
— Мы арестовали некоего Гастона, — сказал он, — и с ним несколько других, менее важных лиц.
Роз показалось, словно она стремительно летит куда-то в пропасть; Гастон — это ведь действительно кличка руководителя департаментского комитета партии. Его провал был бы катастрофой.
Офицер продолжал:
— Его взяли сегодня утром в Перигё, в доме № 42, который вам, должно быть, известен, в маленьком доме на берегу реки Иль…
