Он положил ребенка и выскочил из пещеры на свет раннего утра. Прочь, прочь отсюда! И он будто сумасшедший помчался к ручью, как ему казалось – в пустоту.
Посреди бушующего в нем ненастья он услышал, как его позвал Адам. На мгновение непогода затихла в его душе. Он повернулся и пошел навстречу старику.
Они стояли и смотрели друг на друга в молчаливом согласии, несмотря ни на что.
– Я ухожу, отец.
Адам кивнул, он по себе знал, что такое эта буря, знал, что ничто не сможет остановить Каина. Он почувствовал благодарность за сострадание и за то, что Каин впервые за много лет назвал его отцом.
Они видели все, и они склонились перед своей судьбой. Потом Адам прибег к Евиному средству против боли.
– Возьми с собой котомку с едой и другие вещи.
Он не знал, слышал ли его Каин, но тот ждал, пока Адам соберет вещи: самое теплое одеяло, самый острый нож, самый лучший топор. Бараний бок, хорошо просоленный, несколько яблок, хлеб.
Когда Каин увидел хлеб, он улыбнулся, сквозь бурю прорвалась мысль: «Хлеб, да, хлеб я заслужил».
Потом мужчины расстались без слов. Адам долго стоял и смотрел, как уходит Каин. Вокруг него соткалась белизна, такая плотная, что земля, должно быть, горела под его ногами, думал Адам.
Потом и Адам ушел, тяжело ступая, в сторону пещеры, где родился ребенок, встретил Еву, усталую после этой долгой ночи.
– Где Каин?
– Он ушел. – У Адама не было больше слов.
– Ушел? Ты бредишь? Ты должен вернуть его.
– Нет, Ева. Божий гнев пал на Каина. Мы должны быть благодарны ему за то, что он сбежал, что не остался здесь.
Ева стояла, окаменев, не желая понять. И тогда он тихо сказал:
– Ты сама все знаешь, ты же видела: он был готов убить ребенка.
Ева сначала стояла спокойно, потом начала трястись, задышала тяжело, словно ей не хватало воздуха. Он обнял ее, пытаясь остановить ее дрожь.
И так они продолжали стоять, пока их не позвала Лета.
Очень бледная, на дрожащих ногах пошла Ева к пещере, промолвив:
– А что я скажу ей?
Адам покачал головой: «О Боже, что ей сказать?»
Тут закричал ребенок в их собственной пещере. И Сиф позвал:
– Мама, мама!
Адам вынужден был идти к детям.
Вернувшись с Нореей на руках, чтобы приложить ее к груди Евы, он услышал женские голоса, уже спокойные.
– Я только что рассказала Лете, что Каин пошел на стойбище, чтобы сообщить Эмеру о рождении внука, – объяснила ему Ева.
Адам посмотрел на Лету и увидел: ее удивление прошло, она радуется тому, что это известие придет к ее родным так скоро.
«Может быть, это и правда», – думала она в отчаянии. Но знала, что он лгал. Они оба лгали: и Ева, и он.
Как они всегда лгали о Каине.
Каин шел к ручью, и ему казалось, что он летит, поднятый над землей бурей внутри себя. Путешествие, занимавшее обычно самое малое полдня, завершилось прежде, чем солнце скрылось за горным хребтом на востоке.
Мыслей никаких не было. Лишь ветер внутри и облегчение, что ему удалось сбежать.
Избавиться.
В ложбине он вошел в поток воды, стоял, очищался. Прислушивался. Буря успокоилась, и он погрузился в песню водного потока светло и играючи.
Значит, он все же не сумасшедший. Те звуки существовали, музыка звучала наяву. Был и водный поток, скользкий, ласкающий, бушующий, шлепающий, вертящийся, шипящий, завораживающий.
Каин разделся, голым сел под лучами солнца, которое успело уже выйти из-за горы и стояло высоко и величественно прямо на юге.
Грело.
Он знал, что делать. Надо было идти к великим лиственным лесам на востоке, к странному народу, о котором он слышал так много. Он мечтал добраться туда еще в детстве, слушая отцовские сказки. И после того как Ева вернулась оттуда, он часто заставлял ее снова и снова рассказывать об этом Свете в лесах, о веселом похотливом народе, их объятиях, их смехе.
Свободный народ.
И их вожак – они звали его Сатана, – великий в силе своей. Как много снов о нем окутывали Каина.
Там нет воспоминаний, рассказывала Ева. Любой поступок забывается сразу же, как только совершится.
Никто не скорбит по умершим.
Там не было места Авелю.
Там не было ни мыслей, ни слов. Именно туда он, плохо справлявшийся со словами, всегда мечтал попасть.
Там можно позволить буре унести себя. Там все лишь члены одного тела, рассказывала Ева. Это не поддавалось разумению, но притягивало. Не один раз думал Каин, что именно там его дом. Там он был бы одним из многих. Принадлежал бы этому огромному телу. Постоянному сообществу.
Каин поел баранины, захваченной из дому, попил воды из ручья. Хлеб есть не стал: в нем таилась скорбь, чувствовал он. Натянул на себя одежду. Задумался.
Он мог уже идти, чтобы добраться до реки до наступления ночи и заночевать на дереве, как делала Ева. Но была опасность, что его обнаружат, ибо люди Эмера уже, наверное, отправились на равнины в поисках весенних пастбищ. Он не должен был встречаться с ними – они никогда бы его не поняли.
Адам смог.
Каин чувствовал, что устал, что нуждается в отдыхе после бессонной ночи. Только вот решится ли он пересечь равнину темной ночью? Там много львов.
Каин посмотрел на свои пожитки, на огниво, топор, нож. И принял решение.
В следующее мгновение он уже спал в тени неподалеку от потока.
В сумерках он спустился с горы, а добрался до ее подножия уже в кромешном мраке. Он сделал плеть из сухого камыша, смазал ее бараньим жиром, зажег. Она горела медленно и распространяла едкий запах дыма.
С горящей травяной плетью в одной руке, ножом в другой и котомкой за спиной начал он свой поход на восток, к реке.
Спокойствие не покидало его – как всегда, когда требовалось внимание и собранность.
Равнина оказалась огромной, куда больше, чем он думал. Его ожидала длинная дорога. Но лишь один раз ему почудилось, что сзади блеснули зеленые глаза хищника, послышались его вкрадчивые шаги. С быстротой молнии поджег он траву между собою и зверем, и она загорелась удивительно хорошо, несмотря на весенний дождь, и еще долго освещала ему путь.
Он шел к реке.
Когда первые красные лучи солнца коснулись воды, он уже был у самого берега. Река оказалась куда больше и величественнее, чем он представлял себе.
Потом он, как когда-то Ева, сплел плот для вещей и одежды, переплыл реку и отправился к большим лиственным лесам у горизонта. Он добрался до опушки, как раз когда солнце достигло полуденной выси. И только тогда позволил себе сделать остановку и сел на траву под кроной огромного дерева.
