— Хорошо, — ответила она, — но я поверю в твою любовь тогда только, когда ты докажешь ее, и только тогда получишь ты награду, недоступную простому смертному. Если ты согласен на испытания, то должен провести три ночи в этой гробнице у моего саркофага, и если выдержишь все то, чему тебя подвергнут, то я поверю и в твою любовь и в то, что ты действительно способен и желаешь помочь мне. Если нет, то ты уйдешь отсюда свободным от всякого обязательства по отношению ко мне, а я получу еще одно лишнее доказательство того, что современное человечество способно лишь на предательство, низость и из-за материальных выгод готово отказаться от самых священных привязанностей.
Затем, помолчав, она прибавила:
— Помни, если в течение этих трех ночей тебе не под силу будут испытания, то по одному твоему слову все прекратится, и ты уйдешь отсюда и больше меня никогда не увидишь ни в этой жизни, ни в будущей. И предупреждаю тебя, что на мое содействие во все время твоих испытаний ты рассчитывать не можешь; я ничем не в состоянии буду тебе помочь, ты должен будешь надеяться лишь на одни твои силы, а их потребуется очень много; будь готов ко всему. А теперь прощай, я буду ожидать тебя в первую ночь новолуния, но запомни, что все это время, кроме молока и растительной пищи, ты ничего не должен есть, и то как можно меньше, вино пить можно, но в количестве, необходимом лишь для поддержания твоих сил.
После этих слов она сделала приветливый знак рукой, и ее темные глаза заглянули в мои, точно она желала убедиться в моих чувствах к ней, в способности ради нее вынести все муки испытания. Еще мгновение взаимного созерцания — и призрак исчез, а я остался один в темной гробнице.
Долго я не мог прийти в себя после всего виденного и слышанного у таинственного саркофага; я совершенно не соображал, что со мной и где я — так необычно было появление этой древней египтянки, которая прикасалась ко мне, которую я видел, которую я слышал. Что это было? Было ли это действительное явление с того света, или же только галлюцинация — результат моего воображения под влиянием окружавшей меня обстановки?
Появление новых лиц вывело меня из оцепенения, в котором я находился; я вышел на воздух. Голова кружилась; точно пьяный, сел я на своего осла и отправился в Луксор, подавленный всем происшедшим. Как во сне, проехал я Долину смерти, не обратив внимания на нестерпимый зной, который охватил все окружающее, машинально сел в лодку и переплыл Нил. Только прохладная ванна, которую я принял сейчас же, вернула мне способность соображать, и к завтраку я сошел уже в сравнительно нормальном состоянии. После завтрака я заперся у себя в комнате, уселся в кресло и начал размышлять о происшествиях сегодняшнего утра. При всей своей вере в возможность явлений из области, как считается, сверхъестественного, — то, что я видел, было до того реально, до того жизненно, что не могло не поразить даже и меня, и мне хотелось путем умственного анализа всего происшедшего понять, что именно произошло со мной в гробнице.
Первый вопрос, конечно: могло ли быть это вызвано каким-нибудь внешним давлением на мозг? Ответ получался отрицательный: никаких излишеств ни в еде, ни в напитках не было, обед накануне был, по обыкновению, легкий, вина не было, маленькая чашка черного кофе — но это было обыденным явлением; ни разговоров, ни чтения, которые могли бы меня возбудить, также не было; спал я отлично, встал бодрым и, входя в гробницу, был очень далек от мысли о возможности каких бы то ни было сверхъестественных явлений.
Гробницы я посещал в этот раз не впервые, и хотя они всегда подымали несколько мое настроение, но уже не поражали воображение, и это появление египтянки было бы понятно, если бы случилось при моем первом посещении гробниц. Итак, как я ни ломал голову, я приходил к убеждению, что был совершенно нормален, и что явление это не было воображением, а являлось вполне реальным проявлением представителя иного мира, и я склонялся к тому, чтобы исполнить желание моей прекрасной египтянки, а к вечеру того же дня решил уже окончательно провести требуемые ею три ночи у ее саркофага и подвергнуть себя необходимым испытаниям.
Само проявление духа — а что это было духовное явление, я ни минуты не сомневался — меня, конечно, смущать не могло, так как я и тогда верил в возможность подобных явлений, и если меня что-нибудь смущало, то только большая его реальность, в которой действовали зрение, слух и осязание; только это меня смущало, и одно желание разъяснить это могло заставить меня исполнить все требования этого материализировавшегося призрака; но, сознаюсь, во мне действовало и не одно простое любопытство: меня захватило чувство, которого я не знал до тех пор, — в этой гробнице я потерял не только голову, но оставил там и сердце. Меня неудержимо тянуло к саркофагу, несмотря на сознание ужаса моего положения, ужаса полюбить призрак. Но будь, что будет — я решил идти туда, куда меня повлечет эта неведомая и таинственная сила. Я делался рабом призрака, но добровольно соглашался надеть тяжелые цепи рабства; я не знал, куда приведет меня эта любовь, я шел с завязанными глазами, но развязывать их мне не хотелось.
Но, чтобы исполнить свое намерение провести ночь в гробнице, надо было подготовить почву, а это не было так просто, так как на ночь все гробницы запираются. Помог мне мой проводник, который взялся переговорить со сторожем. Я боялся, что проводник заинтересуется причиной, но, вероятно, ему приходилось не раз встречаться с самыми дикими фантазиями путешественников, так как, не выражая никакого удивления, он по первому моему слову взялся за исполнение моего поручения, которое и устроил очень быстро при посредстве всемогущего на Востоке бакшиша, который на этот раз оказался весьма значительным: за три ночи с меня потребовали 1000 франков и обязательство глубокого молчания; и то, и другое я с удовольствием исполнил, тем более что тайна моих ночевок у саркофага была и в моих интересах. Оставалось только ожидать первой ночи после новолуния, а затем предать себя на волю Божию и стараться выдержать испытания; но в этом я почему-то нисколько не сомневался, так как цель была слишком занимательна.
Приходилось ожидать более недели, которая прошла мучительно долго. Несмотря на ежедневные поездки в окрестности Луксора, на огромное впечатление, произведенное на меня храмами Карнака, я жил одной мыслью: увидеть опять призрак египтянки и скорее выполнить все нужные приготовления, чтобы получить эту возможность. Наконец наступил желанный день. Я страшно нервничал, бранил солнце, которое в этот день медленно двигалось по небосклону, но в то же самое время невольный страх медленно заползал в душу, где-то в мозгу копошилась мысль, что все это глупо, — но, несмотря на это, та же душа рвалась к этому таинственному призраку, который, казалось, загипнотизировал меня.
