время, сидя на лавочке у фонтана, закрывали свои двери. Иногда навещала Макса. Он не задавал лишних вопросов и вел себя более чем сдержанно по отношению к ней. И не только к ней. Потеряв смысл жизни, он стал замкнутым и нелюдимым, предпочитая ленту социальной сети живому общению. Вместе с дредами и экстравагантностью Максимуса он лишился самого себя. Происходящее вокруг мало волновало его. Он зациклился на своей пустоте и с каждым днем погружался в неё всё больше. И если Мари отчаянно злилась, грозясь сокрушить Инсинуатора, его друзей, семью и, заодно, своих бестолковых родителей, то Макс предпочел бесповоротно уйти в себя. Распластавшись на мягком стуле с высокой спинкой, он смотрел в потолок так внимательно, будто там транслировали свежие фильмы прямиком из кинотеатра. Не отвлекаясь и не реагируя на разговоры Мари. Он выглядел откровенно плохо. Душевнобольные выглядели бы сейчас на его фоне куда выигрышнее.
Потом в его голове что-то щелкнуло, и он начал крутиться на стуле, отталкиваясь от пола одной ногой. Валяясь на кровати Макса, пока он, как заведенный, вращался на стуле, она листала комиксы и размышляла, как ей поступить дальше.
– Может, сдаться в интернат? – предположила вслух.
– Сдайся, – ответил Макс безразлично.
В таком состоянии с ним можно говорить о чем угодно, его ответ всегда будет положительным. Вместе с блокировкой канала, он перекрыл себе кислород. Не получая свою привычную ежедневную дозу, его творческий мозг голодал и потихоньку отмирал от безделья.
– Знаешь, что мне больше всего понравилось в моем уходе из дома? – не дождавшись ответа, она продолжила. – Понимание реальности. После того, как оказываешься наедине с толпой, осознаешь общее мрачное настроение и человеческое безразличие ко всему. На волне истерии, разведенной за права детей, взрослые предпочли положить на нас сверху свои причиндалы. Они боятся нас. Мне, несовершеннолетнему человеку, ни одна женщина не задала вопросов, когда я чистила зубы и умывалась в раковине в туалете торгового центра. Может быть, раньше прав у нас было меньше, но, я уверена, что в детстве моей мамы такой ребенок вызвал бы уйму вопросов и уже через полчаса оформлен в интернат. Хотя бы на передержку. Тебе не кажется так?
– Может быть, – пожал Макс плечами.
– Мне страшно взрослеть. Что будет дальше? Когда я уйду от родителей? Иногда я представляю своё будущее, но я не вижу его дальше совершеннолетия. Не заканчивается ли жизнь, когда человеку исполняется восемнадцать? Неужели потом у меня будет только работа каждый день до самой смерти, чтобы просто купить себе еды.
– Зарплаты тебе хватит только веревку с мылом, на большее не рассчитывай.
– Ты еще и на них не заработал, – язвительно сказала Мари и продолжила свою мысль. – Я не хочу отмечать свой следующий день рождения, потому что за чертой восемнадцати начинается ад. Что хорошего ты видишь в жизни своих родителей? Когда они смеялись последний раз?
– Не помню. На Новый год вроде, когда отец пел под гитару.
– А сегодня середина января, Макс. Ты хочешь такой жизни?
– Не пойму, что ты предлагаешь. Не взрослеть? Это невозможно. Ну, пошли теперь все под поезд бросимся, потому что лишились всего. Мы уже превратились во взрослых, и ты можешь злиться сколько хочешь, но назад не повернуть. Это естественный процесс.
– Мы не по своей воле превратились в них, Макс, – всплеснула Мари руками. – Нас вынудил Инсинуатор. И не факт, что он удовлетворится нашим разгромом в его Игре. Ему весело. Лично я не могу дать тебе гарантий, что он не захочет устроить второй тур. Мы всю жизнь будем трусливо озираться по сторонам, пока у него на руках это видео. И оно никуда не денется. Оно будет у него до конца.
– Что ты предлагаешь? – спросил он, приподняв голову.
– А что ты можешь предложить?
– Смириться, – ответил Макс, шумно выдохнув, и продолжил крутиться на стуле, как ни в чем не бывало.
Ночью, накрывшись одеялом с головой, Мари пересказала этот разговор Юте, ожидая услышать от неё слова поддержки или, хотя бы, возмущения.
– Я согласна с ним.
Мари была готова к любому ответу, кроме этого.
– Ты… Что? – переспросила она.
– Согласна с Максом, – повторила Юта.
– Вы не имеете права сдаваться, – прошипела она, ткнув пальцем в подругу.
– Имеем, Марика. Еще как. Я так задолбалась от всего, что происходит вокруг меня. Я не могу не ходить в школу, но и ходить туда я тоже больше не могу. Они нападают на меня толпой и со спины. Когда я пытаюсь отбиваться – меня окружают стаей, как вонючие шакалы. Надеюсь, что ты никогда не испытаешь этого. Потому что когда ты в центре круга – начинается игра во «Вшивую». Они изо всех сил толкают меня друг другу, как мешок, набитый дерьмом. И оттуда не выбраться, пока им не надоест, потому что ты толком не успеваешь найти точку опоры, чтобы встать на ноги. Я испытала это однажды и ужас, пережитый тогда, преследует меня в кошмарах. Если ты думаешь, что помогут учителя, то ты просто очень наивна, детка. Они считают, что мы просто играем. Развлекаемся. У меня от страха колени отнимаются, а для учителей это – очередная забава ребятишек! Не прекрасно ли? Ты спрашиваешь меня, почему я не готова бороться? Ты неверно ставишь вопрос, Мари. Спроси меня, хочу ли я жить дальше?
Сообщение от мамы пришло утром после этого разговора с подругой.
И Мари безумно обрадовалась тому, что, возможно, у неё еще есть шанс выкарабкаться.
16 января. Вечер.
Бросив в рюкзак весь свой нехитрый скарб – зубную щетку и зарядное устройство, Мари выбежала на остановку. Притопывая ногами, чтобы не замерзнуть, она вскочила на бордюр и внимательно вглядывалась в номерные таблички на лобовом стекле подъезжающего общественного транспорта. Но все шли мимо её дома. Пуская изо рта пар, чтобы немного отвлечься и перестать нервничать, Мари вытащила из кармана пуховика смартфон и взглянула на его экран. Прошло только три минуты, а по ощущениям она находится на остановке не меньше вечности.
– Да пошло всё, – пробурчала она себе под нос и, ухватив рюкзак покрепче, бросилась бежать в сторону дома.
Всего лишь несколько кварталов и уже через двадцать минут она будет стоять на пороге квартиры, умоляя отца пустить её, под обнадеживающее поддакивание матери из-за её спины. Для того, чтобы как-то ускорить процесс, она включила в наушниках альтернативную музыку зарубежной группы, лидер которой изображен в шапке-ушанке на любимом плакате Мари. Он висит у неё над письменным столом, как напоминание о том, что создатели качественной
